Сергей Че - На закат от Мангазеи [СИ]

— Я одного не понимаю, — сказал Макарин, не спуская глаз с медной, покрытой вековой патиной, поверхности. — Варза сошел с ума, вычитав латинскую книжонку, это еще куда ни шло, учитывая, что он с детства сказки о своем происхождении слушал. Местные народцы пошли воевать, тоже понятно. Они спокон веков среди идолов живут. Даже с боярами московскими более-менее ясно стало, они и впрямь колдунством изрядно болеют, как мне тут недавно один монах-отшельник напомнил. Но что заставило сойти с ума твоего одноглазого казака с товарищем? Вот на этот вопрос я пока даже намека на ответ не знаю. Что их могло так испугать той ночью, когда они следили за караваном?

— Так кто ж их теперь разберет, — пожал плечами Кокарев. — Может тоже эту твою медведицу видели? Ты ж говоришь, она зело страшна, аки чудище. А казачки небось пьяными на задание подались. Не бери в голову, это уже не суть важно. Тогда весь город дрожал от страха.

— Город дрожал от слухов, — возразил Макарин. — Но от слухов с ума не сходят.

Они обернули идола в несколько слоев дерюгой, обвязали корабельными канатами и повалили на грузовые нарты. Он действительно оказался легким, словно полым.

— Никакой ценности, видать, — бормотал воевода. — Небось дерево внутри, а то и вовсе пустота. Только снаружи листочки металла да камень тонкий. А шуму-то, шуму…

Шубина не было долго, так что воевода успел разжечь костер и подогреть куски жареного мяса, лежащего на столе под навесом.

Наконец поморец вернулся, подгоняя шестом целый поезд из десяти оленей, запряженных в три упряжки.

— Ехать надо быстрее, — тревожно сообщил он. — За холмом я слышал приближающийся топот. Смотреть не стал, но вряд ли это стадо диких оленей. Скорее, какие-нибудь отставшие дикари.

Он легонько потряс лежащую под навесом Иринью, понял, что бесполезно, покачал головой и перенес ее в широкие нарты с высокими бортами. Потом спешно стал подвязывать к поезду грузовую упряжку. Но все равно опоздал.

Ветер донес издалека конское ржание, и Макарин сперва подумал, что это чудом выжившие канасгетские лошадки, которых дикари резали даже яростнее, чем людей. Он выглянул наружу.

По склону соседнего холма спускались выстроенные в походную колонну всадники. Их было немного, всего три десятка в серых кафтанах под меховыми накидками. Рядом с ними чуть в стороне отдельной кучкой утопала в снегу еще дюжина конников, в странной одежде, которую Макарин не сразу разглядел. За всадниками на гребень высыпала целая пешая толпа в одинаковых меховых шубах. Над толпой покачивались пики и алебарды. Десяток длинных саней выстроились в ряд на вершине холма, пехота повыскакивала с них на снег и почти бегом бросилась догонять конницу. Растянувшиеся колонны уже спустились в долину, держась подальше от места побоища, и теперь приближались к пещере. Уже можно было разглядеть притороченные к седлам пищали у одних, и мушкеты у других.

— Вот теперь, дьяк, самое время вспомнить то, что я тебе говорил о воеводе Троекурове, — зло проворчал Кокарев, вытаскивая ручницу. — Да что толку.

Воевода Троекуров скакал впереди, в своем темно-зеленом кафтане. Седые усы топорщились как у моржа. Один из голландцев, закутанный в шубу с головой так, что наружу торчала только узкая бороденка, догнал его на тонконогой лошади, которая сильно дрожала, и было сразу понятно — долго она на севере не проживет. К пещере они поднялись вместе, прихватив нескольких стрельцов для охраны. Остановились, не доехав до потухших костров пары десятков саженей, и спешились.

— Так и думал, что тебя здесь встречу, — сказал Троекуров, увидев выходящего из пещеры Кокарева.

— Я легко не сдаюсь, — проворчал тот, буравя их взглядом. Голландец стоял рядом с Троекуровым, безучастно рассматривая коч. — Гляжу, ты нашел себе новых друзей, Иван Михалыч?

— Друзей не друзей, а вынужденных союзников.

— И против кого с ними союзничать намереваешься?

— Мы не намереваться «против кого», — сказал вместо воеводы голландец. — Мы брать эти земли под защита Генеральный штат. Теперь здесь будет хорошо.

— Не сомневаюсь. Что скажешь, дьяк? Какое наказание воеводе Троекурову за измену?

Макарин молчал, разглядывая голландского офицера и вооруженную до зубов сотню за его спиной. Голландцы уже успели спуститься в долину и стояли у подножья холма. Некоторые бродили возле трупов, копались в кучах, переворачивали, обыскивали. Наемники мародерством никогда не брезговали.

— Никакой измены, Григорий, — напустил на себя суровый вид Троекуров. — Взаимовыгодное предприятие. Прямой путь на европейские рынки. Быстрый и надежный. Здесь только на времени можно тысячи сэкономить. Понимать должен.

— Мы брать под защита этот никчемный мерзлый земля, — повторил голландец. — Строим здесь факторий. Там, на берег, — он махнул рукой в сторону заката. — Не идти дальше. Вы привозить пушнина сюда. Все заработать хорошо. Много.

— Слышишь? — Троекуров потер ладони не снимая рукавиц. — Они тут остаются. Я как услышал от самоедов, что немцы на Край Мира явились, тут же решил опередить события, да сюда нагрянуть. Думал, воевать придется. А они видишь, как? Их какие-то купцы послали, чтобы торговлю открыть.

— Ост-Инд компания, яа, — сказал голландец. — Только торговля, нихт война.

— А эти, внизу, с алебардами, стало быть и есть купцы? — хмыкнул Кокарев.

— Это есть защита от самоед.

— Здешняя земля принадлежит московскому государству, — сказал Кокарев. — А дикари являются подданными царя московского. Вы должны уйти.

Голландец встопорщил бороденку.

— Если нихт торговля, тогда война!

— Обожди, немец, — сказал Троекуров. — Дай я поговорю.

Он увел Кокарева в сторону и зашептал на ухо.

— Пойми, Григорий. Если они пойдут дальше, от Мангазеи ни бревна не останется. Их только здесь сотня. И на кораблях еще две. А у нас сколько? У меня пятьдесят, и половина из них тут. А у тебя? Сколько сил ты на свои авантюры потратил? И две пушки в остроге. И помощи ждать неоткуда.

— Если они тут закрепятся, то скоро и дальше пойдут. И все богатство здешнее потечет через эту их факторию. Как полагаешь, что скажет Москва на такую твою неизмену?

Троекуров махнул рукой.

— Нешто не знаешь, что Москве сейчас не до нас. Неважно, что она там скажет, важно, как мы это преподнесем… А преподнесем мы это как единственно верное решение.

— Дурак ты, Троекуров, — презрительно бросил Кокарев. — Дурак и сволочь. Вместо того, чтобы собирать силы, договариваться с племенами да промышленниками, ты как шавка подзаборная сразу бросился с врагом торговаться. Или думал я поверю, что ты сюда воевать явился? С двумя десятками трусливых стрельцов? Ведь ты же знал сколько здесь немчуры. Не так ли?