Артур Василевский - Земля чужих созвездий

Во вспыхнувшем внезапно бою с динозаврами ученый-биолог Бродманн испытал такой азарт, какого у него отродясь в жизни не было, несмотря на всю увлеченность наукой. И страха никакого. И радостное изумление, что он, Ханс Бродманн, неожиданно, но совершенно закономерно нашел себя. Что он родился на этот свет, чтобы стать не ученым, а бойцом, только в его жизни не было случая это проверить. И вот он, случай, получи! Жизнь перевернулась.

Больше всего прельстило то, что в обстановке боя мозг работал с бешеной нагрузкой и невероятной четкостью. Ханс все видел, все схватывал, все знал – что делать каждую секунду. Он встретил исполинских хищников огнем из парабеллума с прикладом, не самым, может, метким, но уверенным, без паники, и хотя не только его пули, конечно, разили агрессоров, но и его доля в победе была. При этом он успевал зорко отслеживать действия соратников, видел, кто чего стоит – и, в общем, надо сказать, никто труса не праздновал, если кто в глубине души дрейфил, то внешне этого не проявил. Ну а про Ветцлиха и говорить нечего, тот действовал бесстрашно и даже самозабвенно, похоже, что он, подобно Бродманну, испытывал мрачное упоение бурей битвы. Это как-то желчно подхлестнуло Ханса: «Ишь, сволочь! – прорвалось в нем. – Ну постой же!..»

И сейчас, рассказывая, он прервался, до желваков на скулах стиснув зубы. Помолчал и продолжил закаменевшим голосом:

– Я решил: либо я это сделаю, либо я трус. Да. Ну… Это трудно передать.

– Мы вас понимаем, – поспешил подтвердить Хантер.

Бродманн кивнул, не глядя на него.

– Да. Я понял: сейчас или никогда. Уловил момент и стрельнул.

Тут он поднял взгляд и дерзко, с вызовом окинул им соотечественников:

– И не жалею! Эту мразь не жалко. А если кто иначе думает, то черт с ним!

Реджинальд опасливо подумал, что немцы сейчас переругаются и кто его знает, чем все это дело может кончиться… Но, к его огромному облегчению, никто даже не вякнул. Как видно, твердолобый нацист Ветцлих успел опротиветь всем.

Бродманн рассказал: он увидел, как шеф в упоении схватки очутился в рисковой близости к израненному, но еще грозному, разъяренному ти-рексу. И без малейших колебаний точно всадил пулю меж затылком и виском оберштурмбаннфюрера.

Тот, должно быть, и понять ничего не успел. Бац! – свет померк, и все. А в следующий миг страшные челюсти тираннозавра снесли полтуловища вместе с головой, а с этим и последствия выстрела Ханса.

Для ти-рекса это была пиррова победа: весь изрешеченный пулями, он зашатался, издал отчаянный предсмертный вой… Впрочем, это все видели, слышали, повторять незачем.

После рассказа Бродманна все какое-то время молчали, осмысливая услышанное. Наконец Борисов скуповато улыбнулся:

– Ну что ж. Откровенность за откровенность. Теперь моя очередь, насколько я понимаю?

– Правильно понимаете, – ответно улыбнулся Реджинальд. – Просим! – сказал он как оперному солисту.

Не только в «Аненербе» собрались интеллектуалы, чей проницательный взор в поисках «мест силы» на планете Земля обратился к Центральной Африке. Советские спецслужбы еще со времен легендарного Феликса Эдмундовича Дзержинского проявляли интерес к неординарным событиям, включая поиск тех самых мест, о которых с давних времен ходят легенды: словно бы некие сущности, в обычных условиях стиснутые гравитацией, электромагнитными полями, там, в тех местах вырывались из природного заточения и бушевали, неистовствуя разгулом стихий. Вот эти силы, сущности, стихии и надо выявить и поставить на службу Советской власти.

Данная идея вполне укоренилась в недрах ВЧК-ОГПУ, и особенно настойчивым ее адептом был бывший студент-химик Глеб Бокий, водивший дружбу с одаренным и странным человеком по имени Александр Барченко. Они, должно быть, не один пуд соли съели, прежде чем пришли к твердому убеждению: биосфера Земли полным-полна рассеянных тонких энергий, пока человеком не освоенных. Но их можно освоить, можно подчинить! И кто сделает это, тот сможет обрести могущество, по сравнению с которым покажутся смешными и жалкими потуги Цезаря, Наполеона и тому подобных персонажей.

Неизвестно, кто покровительствовал Бокию на самых высших, стратосферных уровнях партийной и государственной пирамиды. Он начинал свои сумеречные игры, когда в зените власти и славы был Троцкий – тот был повержен, но Бокий не шелохнулся. Был ли он прямо связан со Сталиным?.. Об этом никто в ОГПУ и заикнуться не смел, Василий Борисов, разумеется, тоже, хотя впечатление такое у него складывалось.

Борисов посмотрел на Вивиан, улыбнулся так, как улыбаются друг другу люди, причастные к тайному знанию:

– Сдается мне, миссис Гатлинг, что вы заподозрили нечто в моем рассказе там еще, в «Беатрисе»?..

– Не без этого, – спокойно ответила Вивиан. – Хотя в основном вы говорили правду.

– В нашем деле так и следует, – серьезно сказал топограф. – Начнешь небылицы плести – все погубишь. Легенду мы придумали быстро. Собственно, ничего и не пришлось придумывать…

То, что он рассказал Гатлингам о своей жизни до 1917 года, было чистейшей истиной. Реалист, недоучившийся студент, прапорщик военного времени; топографическая служба Юго-Западного фронта, еще одна звездочка на погонах… все это подлинные факты биографии Василия Борисова. А вот начиная с лета 1917 года факты были иные, и о них рассказчик благополучно умолчал.

Русская революция так трепала, переворачивала, сталкивала и навек разъединяла человеческие судьбы, что на фоне всего этого произошедшее с подпоручиком Борисовым выглядело сравнительно ординарным.

Армия при Временном правительстве катастрофически разваливалась. Солдаты бежали с фронта толпами, кое-кто из офицеров тоже стыдливо давал тягу в одиночку или парой-тройкой. Дисциплина пришла в упадок, никто, по большому счету, не контролировал службу, и подпоручик-картограф, уныло слоняясь по улочкам захудалого галицийского городка, грешным делом подумывал: а не пуститься ли и мне домой, пересидеть там всю эту смуту?.. В таком кавардаке никакой бес тебя искать не станет.

И вот в одной из таких прогулок картографа поймал унтер-офицер, член полкового солдатского комитета.

– Слушай, ваше благородие, – сказал он с развязностью, установившейся за последнее время, – вот хочу тебе доброе дело сделать.

– С чего бы вдруг? – криво хмыкнул подпоручик.

– А нравишься ты мне! Хороший парень, жаль будет, если пропадешь. Что сейчас идет, это еще цветочки, скоро таки ягодки пойдут, что хошь песни пой, хошь волком вой… Ну да к делу! Ты же, я дак понимаю, вроде землемера?

– Можно и так сказать.

– Ну, то-то и оно. Стало быть, есть тебе работенка. Слушай! Я-то сам вологодский…