Артур Василевский - Земля чужих созвездий

– Суеверие, – скривился Редуотер.

Ему энергично возразил Хантер: суеверие, спору нет, но работает как из пушки, никуда не денешься.

Попутно выяснилось, что неандертальцы – по крайней мере эти двое – очень слабо представляют себе проблематику временных измерений. Они замечают, разумеется, периодичность смен времен дня и года, довольно четко ориентируются в них. Но протяженность и количество недель, месяцев и лет – это для них уже туман, хотя, по их словам, в племени и помимо вождя-мага имеются люди, которые пытаются вести счет уходящим дням, царапая что-то на стенах пещер.

Это еще более подхлестнуло интерес исследователей, вкупе с желанием своими глазами увидеть загадочного предводителя. Пленники изъявили полное усердие провести в стойбище, да и вообще излучали приязнь и дружелюбие. Их сурово спросили: какого черта они тогда напали на экспедицию, кипя от ярости?.. Они с дикарским простодушием ответили, что тогда они рассматривали странников как добычу, не зная, что они такие же маги, что и их вождь. Ну, а теперь-то совсем другое дело! Мир, дружба, неандерталец с кроманьонцем братья навек, и все такое прочее.

Ученые в один голос подтвердили, что это похоже на правду. У первобытных людей контроль над эмоциями существенно слабее, чем у цивилизованных; собственно, умение владеть собой и есть один из результатов цивилизационного процесса. Дикарей же может за секунды кидать от смеха к бешенству, от радости к слезам. Ну а про неандертальцев и говорить нечего.

– В психиатрии это называется маниакально-депрессивный психоз, – усмехнулся Хантер. – Но это уже стадия болезни. А может быть состояние на грани, психопатия: то есть человека больным не назовешь, но эмоционально он нестабилен. И есть гипотеза, согласно которой то, что мы называем психопатией, для неандертальца было нормой. То есть, с нашей точки зрения, они… ну не то чтобы ненормальные, но где-то на грани. Неуравновешенные.

Психически неуравновешенные догадывались, должно быть, что маги беседуют о них – ухмылялись, скалились опасливо, выражая при этом полную готовность помогать магам.

Ну и кроме того, Реджинальд заметил, конечно, робко-мгновенные, но жадные и восхищенные взгляды, кидаемые косматыми бородачами на Вивиан – надо полагать, что она представляла разительный контраст с неандертальскими Афродитами. Реджинальд не рассердился, разумеется, глупо было бы, – но решил, что нечего разжигать лишние страсти в дремучих мозгах.

– Хорошо, сделаем так, – распорядился он. – Пусть один, – кивнул он на палеоантропов, – движется вперед и предупредит там всех, что мы идем с миром. Вождь пусть выйдет нам навстречу, думаю, мы сумеем найти общий язык. Еще раз, Торлейф, объясните: пусть втолкует им, что нас не надо бояться. Мы идем с миром!

Гонцом отправили того, кто со сквозным ранением. Когда он быстро заковылял по тропинке, Реджинальд понял, насколько прав Хантер: современный человек после такой раны не то что ходить, стоять не смог бы! А этот, хоть и хромая, чесанул сквозь лес так, что диву дашься.

У второго пуля сидела в бедре, но и он кое-как мог двигаться. Приноравливаясь к нему, экспедиция двинулась, оставив покойников силам природы.

– Хорошо! – бормотал, припадая на раненую ногу и тараща глаза, местный обитатель. – Будьте здоровы! – И прибавлял к этому разные похабные словосочетания. Вивиан приходилось терпеть.

Реджинальда, разумеется, чрезвычайно занимала личность вождя. Судя по всему, этот человек англичанин или американец. А может, южноафриканец, кто его знает, или же из ближайших английских колоний, из Уганды, к примеру. И должно быть, авантюрист до отчаянности, похлеще, чем Ланжилле…

Он шел, думая об этом и чувствуя за спиной шаги и дыхание жены. От них, от близости ее он чувствовал себя спокойно и счастливо, и ничего ему не было страшно. Даже смерть.

Эта мысль родилась в нем, но сперва как-то скользнула по поверхности, не дошла до глубин души. Но уж зато когда дошла…

Тогда и поразила до оторопи. Он шагал механически и ошеломленно сознавал, что ему в самом деле ничуть не страшно умереть рядом с женой, лишь немного жаль расстаться с детьми, но он был за них спокоен, знал, что они не пропадут, есть кому о них позаботиться…

– Редж! – окликнула сзади Вивиан. – Ты о чем задумался?

Нет, положительно, его супруга обладает сверхъестественным чутьем! Вот как она догадалась?!

Реджинальд слегка откашлялся и, полуобернувшись, негромко спросил:

– Заметно?

Вивиан столь же негромко рассмеялась:

– Мне – да.

Улыбнулся и он:

– Ты, моя дорогая половина… ты просто волшебница! Фея.

Вивиан что-то хотела ответить на это, но шедший теперь первым ван Брандт внезапно заорал:

– Гляньте! Вон они, эти черти! Вон они!

Это оказались не совсем они, но их обиталище.

Лес по ходу движения немного раздвинулся, образовав полянку, за которой начинался подъем, то есть холм, довольно густо поросший тем же лесом. Там угадывалось обжитое место: меж деревьями виднелись тропинки, а кое-где были заметны странные сооружения, отдаленно напомнившие Реджинальду укрепления – редуты или доты, виденные им на фотографиях Великой войны. Солдаты на Западном фронте старались закопаться как можно глубже – это он тоже слышал от участников войны.

Сами же неандертальцы, очевидно, попрятались в зарослях, несмотря на сообщение гонца о мире.

– Давайте-ка, – сказал Реджинальд, – я выйду вперед. Парламентером.

– Осторожнее, – обеспокоился Симпкинс, – черт знает что у этих бабуинов на уме…

Но Гатлинг как-то залихватски испытал беспричинную и оттого еще большую уверенность в себе и своих действиях. Вообще мысли и действия у него легко, свободно слились, став нераздельны.

Он выступил вперед, оттеснив нескольких человек, и вскинул правую руку.

– Эй! – загремел он на весь лес. – Мы пришли к вам с миром! Повторяем!.. Кто у вас главный? Выходите, не бойтесь! Поговорим!..

Все это пришлось орать с сильным надрывом, так что в горле заметно запершило. Реджинальд малость закашлялся.

А на лесном холме пошло движение. Задвигались, зашелестели ветви, послышался неясный ропот. И через несколько секунд мужской голос вдруг выкрикнул:

– Хорошо! Выходите на середину поляны. Один! Я тоже выйду.

Гатлинг чуть вздрогнул. Хотя и ждал примерно чего-то такого, а все же вышло неожиданно.

– Осторожно! – свирепым шепотом засипел сзади Симпкинс. – Кто их, тараканов, знает…

Реджинальд кивнул, но, по правде говоря, старого приятеля не дослушал. Легкое, летящее, ликующее предчувствие странной удачи не покидало его, он смело шагнул вперед. И в ту же секунду из зарослей по ту сторону поляны выбрался крупный, подтянутый, очень представительный седовласый мужчина – седовласый необычайно живописно, с пышно-серебристыми шевелюрой и бородой, что мгновенно напомнило мистеру Гатлингу портрет великого поэта Генри Лонгфелло, виденный когда-то в Американской энциклопедии.