Александра Гринберг - Жнец крови и пепла [СИ]

Зато сейчас он только и делал, что врал самому себе. О том, что не желает больше видеться с Киарой Блэр, выяснять с ней отношения, принимать участие в её авантюрах, да и думать о ней в принципе.

Получалось, откровенно говоря, не очень.

Стоило бы утопить мысли о ней в каком-нибудь крепком пойле, как сделал бы любой приличный боевик на его месте. Или спустить пар в драке, как сделала бы Эстер. (Вариант повеселиться в борделе теперь и не рассматривался — даже не будь дурацкого Проклятья демонов, разве захочешь другую женщину после этой неблагой оторвы?) Но вместо всего этого Марк старательно делал вид, что в его шкафу нет девичьих платьев, а подушки не пахнут мятой и вереском. И что начищать табельный клинок, который давно пора было сдать, уже чуть ли не в сотый раз за эти три дня — абсолютно нормально.

А ведь он всего лишь хотел донести до этой упрямой, бессердечной некромантки, что боится за неё до ужаса. Что не хочет думать о том, как железный клинок вонзится в её сердце, и тогда уж точно не стоит надеяться на поход в храм и счастливую совместную жизнь. Вообще ни на что нельзя будет надеяться, и от этой мысли бросало в дрожь — такую сильную, что из рук бывалого боевого мага валилось всё, а непокорная магия не реагировала на попытки её усмирить.

Во время сегодняшнего патруля (бессмысленного, как и ссора с Киарой) на него косился даже Фалько и всячески старался спровадить домой. Разумеется, был послан по очень далекому и нецензурному адресу, и чуть не получил молнией в морду — оставаться дома одному ещё страшнее, чем представлять в красках смерть любимой женщины.

За тяжелыми мыслями Марк не сразу услышал стук в дверь. Понял, что кто-то очень сильно хочет войти, когда меланхоличный Генри вдруг подорвался со своего драгоценного дивана и поспешил к двери. Марк подскочил вслед за ним, в самой глубине души надеясь, что вернулась Киара. Его Киара, которая передумала умирать и нашла ещё пару сотен способов, чтобы извести лича с лицом его матери.

Разумеется, ничего подобного не случилось — за дверью обнаружился Хейдар, закативший глаза, едва взглянув на него.

— Ну и чем ты тут занимаешься? — ещё стоя за порогом, поинтересовался он.

— Убираюсь, — огрызнулся Марк, прежде чем пропустить его в дом.

— Что, и полы помыл? — хмыкнул Хейд, прежде чем наклониться к переминающемуся с лапы на лапу псу.

— Ага, всю ночь натирал. Чем ещё заняться брошенному коварной некроманткой боевику? Есть хочешь?

Хейдар в ответ всучил ему в руки пакет с чем-то весьма аппетитно пахнущим. И парой бутылок, перестукивающихся между собой — видно, слухи об их ссоре дошли до друга, а что, как не алкоголь, лучше всего отвлекает от опереточных страданий? Но пить Марку совсем не хотелось — не покидало ощущение грядущей беды, отчего хотелось влить в себя целый котел Данкиного успокоительного чая.

— Да, дружище, видок у тебя… Прямо скажем — у мертвяков морды веселее.

— Можешь попытаться рассказать мне анекдот, — пожал плечами Марк, усаживаясь на ковер возле дивана, безраздельно принадлежащего Генри. Судя по выражению морды, свою собственность сегодня он не уступит даже Хейду.

— Лучше я тебя напою и вытяну всю эту душещипательную историю, — он уселся рядом и достал из бумажного пакета одну из двух бутылок с виски.

— О да, куда уж душещипательнее — твоя девушка собирается помирать, а ты сидишь в своей лачуге, развлекая пса. — Марк призвал стаканы и сам плеснул в них янтарной жидкости. Выпил совсем немного, и то потому, что Хейд смотрел уж слишком осуждающе — где это видано, чтобы боевик страдал по женщине на трезвую голову?

В отличие от него, Хейдар осушил свой стакан практически залпом.

— Неужели Блэр не выдержала мысли, что её свекром станет Альфард Эйнтхартен?

— Хреновая шутка, Хейд, — мрачно отозвался Марк, усилием воли заставляя вспыхнувшие было искры на ладони погаснуть.

— Тогда рассказывай, Эйнтхартен.

На этот раз одним глотком Маркус не отделался — выпил залпом, ощущая, как горит от крепости горло, а на язык тут же просится всё, что хочется высказать. И плевать, что все эти страдания, эмоции и романтичные страсти — совсем не то, к чему он привык. Просто любить Киару легко, а вот говорить об этом хоть кому-то — невыносимо. Как и про гребаное проклятье демонов, которое он умудрился подхватить, как заразную болезнь, из-за пары лишних капель крови.

Вышло сумбурно, глупо и истерично — а как иначе расскажешь о безумном плане Киары Блэр? Что в любую минуту в её сердце мог вонзиться железный нож? Или что ему светит напрочь съехавшая крыша, если та вдруг не оживет? Представлять такое страшно, но Марк и не считал себя оптимистом. Куда проще заранее подготовиться к самому дерьмовому варианту из всех, чем потом искать, в кого пустить огненный шар.

— То есть… — медленно начал Хейдар, когда он закончил, — твоя девушка собирается умереть, чтобы покончить с… как ты сказал? Жнецом? А ты сидишь здесь и занимаешься какой-то фигней?

— Ага. Не хочу, знаешь ли, быть «истеричным кретином и курицей-наседкой».

— Не хочешь так не хочешь, — он пожал плечами. — Да я на твоем месте точно не смог бы сидеть тут в обнимку с псиной, когда моя женщина вот-вот убьется о какой-то сомнительный артефакт. В идеале я бы её вовсе никуда не пустил… но это ж магистр Блэр! — Хейд зажмурился так мечтательно, что немедля захотелось двинуть ему в нос. — Э-эх, как она нас отделывала, когда преподавала на кафедре стихийников… Вот натурально грозовой шторм. И чего я за ней сам не приударил, а? — Он заговорщицки подмигнул, и Марк понял, что над ним нагло издеваются.

— Кишка тонка, — ядовито прошипел Марк. Он не сомневался, что любая встреча с Киарой привела бы к влюбленности. А убивать своего друга за то, что тот успел раньше положить глаз на его женщину, как-то неприлично.

Но Хейд прав — сидеть тут и протирать штаны попросту невыносимо. Алкоголь в крови почти не чувствовался и расслабленности не приносил. Напротив, резко захотелось бежать, найти Киару, сказать ей всё, что он чувствует и как сильно не хочет её терять.

Попросить вернуться, даже если чертоги Хладной окажутся в сотни раз лучше этого мира.

В крипту, чудом сохранившуюся и не используемую по назначению вот уже лет сто, Марк не вошел — ворвался. Внутри пахло олеандром, запахом смерти и похорон, сладковатым, дурманящим и пугающим, отчего вниз по крутой лестнице захотелось бежать, рискуя сломать себе шею. Вероятность опоздать страшила до судорог и ломоты в теле — объясниться с Киарой казалось жизненно важным. Настолько, чтоон, пожалуй, повернул бы время вспять, чтобы той ссоры не случилось.

Он искренне надеялся, что по пути в старые храмовые подвалы ему никто не встретится — объясняться, что он здесь делает, не хотелось ни с кем.