Екатерина Лесина - Летняя практика

Третий…

Сотню привел с собой Кеншо-авар, да вся и полегла… сотник же у шатра отыскался, порубленный, да и в смерти сабли кривой из рук не выпустивший.

Скольких он с собой забрал? Четверых? Пятерых? А остальных кто? С кем бились они? Не с нечистью, иначе отчего не тронуты тела мертвые? Да и порубленная нечисть куда подевалась? С ворогом тайным? И вновь непохоже… друг с другом? Тела-то сотника окружают азарские.

Качнулся полог шелковый, ручку белоснежную пропуская.

– Заходи, гость незваный. – Голос нежен, голос сладок, и от него уже голову кружит. И Кирей ступает под сень шатра.

Пахнет тяжело. Палочками ароматными.

Свечами.

Воском и ладаном. Шафраном драгоценным, которое девица, на блюдо высыпав, забавляется, пальчиком по блюду водит, рисунок рисуя.

– Здравствуй, наследник, – молвила, усмехаясь, Любляна. – А я уж заждалась… думать стала, что, может, и не придешь…

– Пришел.

– Присядь тогда, в ногах правды нет, как люди говорят.

– А где есть?

– Не ведаю. – Она поднесла измазанные пальцы к лицу и понюхала.

А ведь нага.

Бесстыдна в своей наготе.

Хороша… пожалуй, и отцовский гарем не знал этакой красавицы.

– Нравлюсь? – Она ощутила его интерес и откинула волосы, изогнулась, выставляя такое гибкое сладкое тело. – Скажи, что хороша?

– Это ты их убила?

– Кого? А… ты про них. Нет. Разве ты видишь у меня оружие?

– Ты сама оружие. – Кирей отвел взгляд и головой тряхнул, избавляясь от наваждения. А Любляна засмеялась, и от смеха этого против воли в горле пересохло.

– Они все желали обладать мной. Я сказала, что выберу сильнейшего. И они умерли, пытаясь доказать, что достойны. Это так глупо… но ты, если хочешь…

Ладонь скользнула по белому бедру.

– Не хочу.

– Лжешь, – белый пальчик прочертил полукруг на груди, – я чувствую твое желание…

– И что?

– Ничего. – Полуопущенные веки, улыбка мягкая. – Что тебе мешает исполнить его? Я не буду против.

– Я буду. Я хозяин над своими желаниями.

– Другая на сердце? – Она двигалась медленно, тягуче, и движения эти завораживали. Кирей отвернулся. – И собираешься верность хранить? Не стоит…

Он не ответил.

– Она все одно не поверит… или не оценит… ты мужчина… ты можешь позволить себе много больше, чем позволено слабым женщинам… – Ее голос оплетал, и Кирей понял, что еще немного – и напрочь увязнет в словесных тенетах, в которые, следовало полагать, попался дорогой родич вместе с сотней. – Да и вспомни предков своих… разве они…

– Замолчи! – Кирей распрямился. – Ты их убила… пускай… что ты собираешься делать? Не знаю, меня это не интересует… пожалуй, я должен быть тебе благодарен, что ты избавила меня от необходимости убивать самому.

– Ты знаешь, как выразить благодарность. – Она растянулась на шелках. – Мне нравится твой огонь…

– И ты высосешь его до последней искры.

Тварь лишь прищурилась. Она не спускала с Кирея внимательного взгляда, под которым он чувствовал себя мышью, уже попавшей в кошачьи когти, но еще наивно полагающей, будто способна она высвободиться от них.

– Упр-р-рямый, – мурлыкнула она, переворачиваясь на живот. – Что ж… хочешь тратить свою жизнь на глупости, пускай… найдутся другие… и я пока сыта.

Она облизнулась.

– А тебе я, пожалуй, погадаю. Присядь.

И Кирей против воли – тело больше не подчинялось ему – опустился на подушки. Тварь же поднялась одним тягучим движением, отбросила светлые волосы, изогнулась, томно потягиваясь, и блюдо с шафраном подвинула.

– Дунь, – велела она.

И Кирей дунул.

Душистое облако поднялось, забивая нос. А когда опустилось – он с трудом не расчихался, – тварь отобрала блюдо.

– Ждет тебя… ждет тебя смерть скорая… а потом дорога дальняя. – Она сморщила носик. – Ничего-то интересного… я большего ждала, а ты скучный, если разобраться… что ж, ступай себе. И помни мою доброту.

На мертвецов слеталось воронье. Вот ведь… а говорят, что птица дневная… или, может, луна нынешняя высоко взошла, свету изрядно давала.

Кирей дошел до края поляны.

Остановился.

Кто ему они?

Те, кого он бы убил в честном бою или, как знать – воинская удача хитра, – сам бы полег. И вряд ли удостоен был бы почестей… скорей уж голову б отрубили, погрузили в стазис – все доказательство воли исполненной, да и отвезли бы кагану последним приветом от старшего ненужного сына.

И значит, не ему беспокоиться что о воронье, что об иных падальщиках, которые появятся к рассвету, а может, и того раньше.

Тварь вышла из шатра.

Нагая. Нечеловечески прекрасная. Манящая… если остановиться… если вернуться… смерть? Смерть не страшна… дорога? Никуда не денется она, Киреева дорога… и, значит, чего ради спешить? К кому? К той ли, которой в любви клялся?

Клятвы – слова.

Прах на крыльях времени. Пролетят дни, пронесутся месяцы, годы в прошлое сгинут, и что останется от нерушимых клятв?

– Прекрати. – Кирей развел руки, и на ладонях поднялось пламя. Оно легко стекло наземь, но не погасло, коснувшись жирной земли, растеклось по ней полупрозрачной зыбкой лужицей. Добралось до мертвеца, вцепилось в пальцы его…

– Я же ничего не делаю. – В сумраке ее кожа словно светилась. – Я лишь позволяю твоим желаниям быть услышанными… люди так смешны… прячут желания внутри себя…

Она прижала раскрытую ладонь к груди.

– Растят чудовищ, а вырастив, удивляются, как же так вышло… или уходи, сын степей, или оставайся, но, решив единожды, не жалей о своем решении.

Она больше не была тварью, как не была человеком.

Кем?

Кем-то несоизмеримо древним, против кого Кирей с его силой – пыль на ладони. Дунет, плюнет и забудет, как звали…

– Испугался?

– Нет.

– Зря. – Она провела пальцем по своим губам. – Страх порой на пользу… а с другой стороны… хочешь, я подарю тебе силу?

– Подаришь? – Кирей в этакое добро не верил.

– Подарю. Ничего не попрошу взамен.

Он покачал головой.

– Отчего же? – Она переступила через тонкий ручеек огня, который дополз до шатра и теперь осторожно, крадучись, пытался вскарабкаться по расшитому пологу. – Сила тебе пригодится… конечно, ты решил убежать, но бегать противно самой твоей натуре… да и скрываться до конца жизни. Гадать, не узнал ли кто правды… и вдруг да однажды придут… и за тобой, и за твоими детьми… и за женой, которую ты, выходит, любишь.

– Выходит, люблю. – Кирей позволил огню набраться силы. И он, растекаясь по поляне, то тут, то там раскрывал рыжие венчики цветов. Будто маки в степи.

– Жаль будет, если она погибнет.

– Все мы смертны.

– О да… теперь ей кажется все это замечательной идеей… сбежать от своего прошлого, от твоего… начать жить с нового листа… только на деле это не так легко, как вам кажется… и силы пригодятся тебе… бежать не будет нужды. Ты вернешься в степь, и степь тебе покорится. Сотни и тысячи. Ты сотрешь с лица земли тех, кто позволит проявить хоть тень недовольства.