Екатерина Лесина - Летняя практика

Потянулась шея.

Захрустела.

И поползла, что цепь белая, костяная… Голова поднялась, покачнулась… и к нам повернулась.

Сожреть.

От точно сожреть. Вместе со щитом, который, мнится, этакой тварюке на один зубок… дракон осклабился и пасть раззявил. Грозный рык его оглушил, а с елей бедных и вовсе иглица облетела. Порскнули редкие вороны, спеша убраться от грозной твари. Меж тем тварь оная все лезла и лезла… вытягвала хребтину. От и ребра белые показались, плоские да широкие… лапы передние… остатки крылов… дракон расправил и отряхнул, а по щиту моему застучали комочки земли.

– Кирей… что это деется?

– Он забрал мою силу. – Лойко разглядывал дракона спокойно, будто бы видывал этакое диво прежде, да не раз. – Это логично… когда-то его кровь разлилась по поляне. А в крови – и магия древнего мира, которая отозвалась на заклятие. И отчасти благодаря ей я ожил. Не будь дракона, вряд ли бы у матушки что получилось… ко всему, это объясняет, куда уходили силы. Каждое жертвоприношение мы делили…

Меж тем тварюка уже выбралась целиком.

Терем царский? В терем меня не звали, но мыслею, что она и поболей терема будет, небось крылом этаким половину столицы накрыть можно.

– Поэтому и получал я крупицы силы… а теперь, когда Зослава ее выпустила, вся сила ушла дракону. А потом ты и огня добавил предвечного…

– …В котором драконы были рождены, – пробормотал Кирей.

– Вот он и ожил…

И оба замолчали, не знаючи, чего дальше-то делать.

А тварюка крутанулась и, вытащивши из земли хвост, длиннючий, костяной, к нам повернулась. Ох, мнится мне, только упрямствие мое, бабкой клятое не единожды, не дозволило мне сомлеть. Я глядела в алые драконьи очи и… и видела пламя.

Первозданное.

Яркое.

Рожденное дивною горою, которая стояла где-то на краю мира, и в ней всегда кипела земная плоть. А уж в ней-то, в жару, для иного живого существа невыносимом, грелись каменные драконьи яйца. В них еще теплились искры жизни, но пламени было мало.

Магия иссякала.

Дракон знал: виноваты люди. Они пришли в мир последними, балованными детьми, которым дозволяется куда больше, чем прочим. Они заполонили этот мир, множась с воистину огромной скоростью, и еще робкие вчера, полные почтения и восхищения пред теми, кому было дано явиться на свет раньше, люди осмелели.

Построили деревеньки.

А затем и каменные города, в которых было тесно и грязно. И, закрывшись от мира, этот мир взялись изничтожать. Первыми ушли сиддху, обитавшие в холмах. Эти воевать не любили, но просто одного дня открыли тропу, благо хватало еще сил, ибо звучала в воздухе и в земле песня великой Матери.

Люди называли эхо ее магией.

И, отбросив всякое почтение, брали силу. Тянули. Сперва чтобы защитить себя, и это было понятно.

Согреть.

Добыть еду… но мало, всегда им было мало… и вот уж те, кого коснулось благословение Матери, нарекли себя магами и, в гордыне своей забыв, что нельзя брать, не отдавая взамен, кинулись искать источники.

И вычерпывать до дна, переполняясь божественной силой. Но хуже того, они извращали саму суть Божественной песни и, меняя мир, изменяли и магию, делая ее непригодной для прочих.

Первым погас источник на Соленом море. Мертвое, оно дышало особой силой, которой хватало, чтобы гнездовье на горах, окружавших море, дало жизнь сотням и сотням драконов.

Но пришли люди.

И выстроили свой город на просоленном белом берегу. И в городе этом завелись маги, которые загнали магию в железные трубы, пустили по каменным жилам города. Она очищала соленую воду, делая ее пригодной для питья, и наполняла дома светом.

Она защищала город от злых ветров.

И песчаных бурь.

Она продлевала жизнь людям и избавляла их, таких слабых, никчемных, от болезней. И если сперва люди брали немного, то, осмелевши, они захватили весь источник. И когда пришли драконы, обратили силу источника против них.

Так началась война.

Так погибло крупнейшее гнездовье, но и город не уцелел… так остальные драконы узнали, что мир вот-вот необратимо изменится. И попытались остановить перемены.

Я видела пламя.

Всепожирающее, синее, способное расплавить камень. Я видела, как оплывают городские стены и люди становятся пеплом, как течет земля, а воздух загорается сам собой… и видела, как небеса темнеют от драконьих крыл… и как падают драконы, подбитые зачарованными стрелами, как летят они в огромные смоляные ямы, где и задыхаются, и сгорают в своем же огне.

Видела, как карабкаются на вершины гор люди-муравьи, несут на спинах своих сосуды с ядом… и как гибнут, отравляя все вокруг. Бледный этот яд смертелен и для драконов.

Тускнеет чешуя молодых самок.

И самцы теряют способность подниматься в небо. Скорлупа яиц становится тонкой, а из тех, что уже вызрели, на свет появляются уродцы.

И крик драконий сотрясает небеса.

Мать великая, что же не остановишь ты детей своих?

И вновь пылают города… и выступают из них люди, измененные силой источника, они сами суть магия. И всякое оружие в руках их, таких крохотных, но способных выдержать ярость пламени, становится смертью.

Он был последним из славного некогда рода. Он видел зарю мира. И помнил еще дни, когда небеса пылали, а море было едино и спиной гигантской черепахи вставала из него суша.

Помнил белые пустыни.

И горы гребнями спин драконов-предтечи.

Первый полет и страх, что не выдержат небеса. И пьянящую радость, подаренную крылами.

Зов.

И танец на алом закате. Песнь той, что была ослепительно прекрасна… погоню и ее клыки, вспоровшие чешую, чтобы оставить метку. Она, Бронзовокрылая, была ревнива, словно истинное пламя.

Гнездо на уступе.

Первое яйцо.

Каменномордых виттр, которые повадились таскать яйца… и бой… и победу… и первого малыша, такого смешного, крохотного, словно ящерка. Бронзовокрылая носила его в пасти и грела жаром своим.

Они поставили на крыло троих.

Еще пять яиц оказались пустыми, а последнее… последнее стоило ей жизни. Верней, она сама отдала ее легко, как отдавала камням постаревшую шкуру. Но и ее живого огня оказалось недостаточно, а он, едва не ступивший за грань от горя, поклялся, что не допустит, чтобы эта жертва оказалась пустой.

Он нашел вулкан.

И почти живой источник в глубинах его. Он позвал к нему всех, кто еще остался… немногие… люди оказались страшнее виттр и северных ветров… он привел свой народ, обездоленный, почти лишенный надежды. И спрятал то драгоценное, что еще оставалось у драконов, в магме.

И спустился, чтобы поделиться с ослабевшим источником силой, но…

…встретил того человека.

Дракон не собирался трогать его, измененного силой, слишком слаб был, слишком… думал об ином. Но человек не захотел отпускать добычу. И бой этот неравный закончился смертью обоих. Человек стал пеплом, а дракон, пораженный ядом, сделал единственное, что в его силах, – ушел.