Тереза Тур - Она написала любовь [litres]

– Но дело даже не в том, что вы блестяще справились с расследованием, – продолжил его величество, нахмурившись. – Дело в том, что мне нужна ваша помощь.

– Рад служить, – прошептал, склонив голову, Эрик.

Она не простит. Никогда. Никогда не простит его. Что же он наделал…

– И вы не спросите, какого рода услуга мне от вас понадобится?

– Нет. Я просто выполню все, что в моих силах. – Барон смотрел в одну точку перед собой.

Вазочка с ореховым вареньем, любимым лакомством короля, расплывалась в сознании огромной золотистой каплей. Ядро ореха казалось больше, чем на самом деле, – словно через увеличительное стекло. Обидел… Он обидел ее…

– Хорошо. Мне нужно, чтобы вы стали регентом при малолетнем Франце.

– Что? – выдохнул барон.

– А что вас так удивляет, дорогой друг? Подумайте сами, мог бы я найти кандидатуру лучше? Вы не предадите. Сделаете все, что в ваших силах. И даже больше. Ни королева, ни Совет с подобной задачей просто не справятся.

– Погодите, ваше величество. Я не понимаю!

– Вы обещали!

– Да. Но…

– Эрик. Дело в том, что я умираю.

– Диагноз? – канцлер побледнел.

– Меня отравили. Доктор удивляется, почему я не умер на месте, а…

Но Эрик фон Гиндельберг уже не слушал. Артефактор бросился к его величеству:

– Где?! Вы сняли?! Где он?

– Что именно? – опешил от такого напора его величество.

– Кулон! Кулон, который я дал вам, уходя в отставку? Вы обещали мне, что…

– Что не сниму. Да вот. Вот же он! В чем дело?

Король расстегнул ворот. Достал цепочку, на которой висел небольшой и, в общем-то, неприметный кулон – прямоугольник чуть голубоватого, холодного металла с ярко-голубым кристаллом в верхнем правом углу. Слеза моря.

Со вздохом облегчения Эрик опустился в кресло и залпом допил кофе из чашки самого короля – еще одно немыслимое нарушение придворного этикета за сегодняшнее утро…

– Гоните в шею и придворного артефактора, и доктора, и начальника охраны, кстати! – зло и весело прохрипел канцлер. – И… прикажите подать что-нибудь… покрепче – будем праздновать!

– Что именно?!

– Наши с вами неудавшиеся смерти, конечно! – негромкий смех канцлера. – Я думал, вы хотите меня отравить. Но у вас и в мыслях не было. Меня вызвали с тем, чтобы вернуть на службу. Вы думали, что отравлены. Но это невозможно! Уходя в отставку, я дал вам очень сильный артефакт. От всех существующих ядов.

– Вот… этот? – Бледный король сжал в ладони кулон.

– Именно… Есть что отметить, ваше величество!

Снег. Он вдруг пошел такими огромными хлопьями – ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Прижимая папку с рукописью к себе, Агата шла вперед, и в голове было удивительно пусто. Иногда из снежной завесы выныривали ссутуленные люди, придерживая цилиндры и отряхиваясь на ходу.

Это, наверное, продолжалось бы вечно, но впереди показалась Башня Благих. Высокая, белая, украшенная венками к празднику, она заставила наконец остановиться.

В памяти тут же всплыли детские книжки с картинками: замки, принцессы… Мама всегда говорила, что человек тогда становится взрослым, когда перестает верить в чудеса. «Будешь верить до старости – не постареешь никогда!» Мама… Она так любила этот праздник. Мама. Мамочка, что мне делать?

– О! Ооооо… Ой, ой, ой… Милая барышня, я… Ой-ой-ой!!!!

Агата даже не успела сообразить, что произошло. Мгновение – и она смотрит в небо. Начинаются сумерки. Вокруг Башни, на площади, стали зажигать фонари – красиво… Ах, как красиво! Снег наконец-то стал немного реже. Он падал медленно и величественно, а листы ее рукописи… Что? Не может быть… Как же так? Ее роман!

Она вскрикнула. Невысокий толстенький господин, что поскользнулся и сбил Агату с ног, от неожиданности закричал тоже, и они вместе, не сговариваясь, стали ползать на коленях, собирая листы разлетевшейся во все стороны рукописи.

Наконец они собрали, кажется, все.

– Простите! Ради скорого праздника, простите меня! Госпожа…

– Агата Энтин.

– Агата! Какое красивое имя! Простите меня, но тут очень скользко! Конечно, всему виною вино… Но как не пропустить стаканчик? Я знаю, плохо… Очень, очень плохо! Всеблагие Вестники хмурятся на небесах! Вы знаете, мы – ракви. Мы не пьем. И я не пью! Я просто… просто… боюсь идти домой, понимаете?

Маленький, полный человечек с лысиной и торчащими во все стороны серебристыми волосами посмотрел на нее так печально, что она и думать забыла о недавнем падении. Захотелось помочь. Поддержать.

– А что случилось?

– Катастрофа! Райа не выдержит, понимаете? Моя жена. Моя Райа! Дороже нее у меня никого нет! Она не переживет… Понимаете? У нее нервы!

– Что именно произошло, господин…

– О! Я сбил даму с ног и даже не представился? Как невежливо… Всеблагие… Я Адам. Адам Шруттель. К вашим услугам, вот… Подождите… Вот!

И он протянул ей карточку. Агата сделала несколько шагов в сторону, чтобы свет от фонаря был ближе. Надо же, как стемнело… Уже, наверное, поздно. Сколько часов она бродила по городу?

Вдруг почувствовала, что хочет есть. Болят ноги. А еще… холодно. Как же холодно. Руки дрожали от холода и усталости, свет наконец-то упал на маленький квадратик плотной, глянцевой бумаги с изображением семи звезд в правом верхнем углу: «Адам Шруттель. Владелец частного издательства «Семь Вестников».

– Вы… издатель? «Семь Вестников». Не слышала о таком.

– Конечно, вы не слышали… Кроме господина фон Бикка тут никто ни о ком не слышал! Я принял решение. Мы закрываемся. Ни одной рукописи за три месяца! Я закупил оборудование, а уж, поверьте мне, Адам Шруттель в этом что-то понимает! А мой друг? Кирри Шлэппс? Вы знаете, кто такой Кирри? Если вы никогда не видели его картин, как объяснить вам, что такое плакать от написанного кистью неба, госпожа Агата! Красивое имя… Знаете, как назвал его «Королевский Вестник» пять лет назад? «Художник, рисующий облака». А кто писал эту статью? Вы знаете? Адам Шруттель ее писал!

– Погодите. Так у вас свое собственное издательство?

– Было, госпожа Агата, было. Ни одной рукописи за три месяца! Мы закрываемся. Райа… Она не переживет!

– А вы не могли бы прочесть мой роман?

– Роман? Вы… Это то, что мы с вами спасали?

– Да.

– Но вы…

– Я писательница. И хочу издаваться под женским псевдонимом. Я только что от Бикка. Он отказал. Я бывшая жена Людвига фон Лингера. Может быть, слышали? Остросюжетные истории агента Церга. Все это время я редактировала его тексты. Фактически писала их.

Она смотрела в маленькие, красные от выпитого вина глазки этого совершенно незнакомого ей человека, не отрываясь, чеканя каждое слово и сжимая кулаки. Неожиданно он взял ее руку и сжал в своих. Стало… тепло. Потом медленно, мягко забрал папку.