Хосе Сомоса - Соблазн

– Понятно, значит, «заговор» психологов… – Валье качал головой, возможно решая дилемму: позвонить в дурдом прямо сейчас или отложить до того момента, когда меня здесь уже не будет. – Это все очень интересно, хотя ты должна признать – отдает научной фантастикой…

– Ну, на самом деле это довольно древняя тема… Женс, вообще-то, утверждал, что псином был известен уже пятьсот лет назад… Он говорил, что Шекспир в своих пьесах описал все псиномы. Эта теория не получила признания, но здесь, в Европе, основательное изучение Шекспира – обязательная часть подготовки наживок.

– В итоге мы ловим убийц потому, что читаем Шекспира…

Я проигнорировала эту полную иронии издевку.

– Качества вашей филии, например, филии Добычи, в основном представлены в сцене отречения в «Ричарде II», когда король требует зеркало и разбивает его…

– Понятно. – Валье задумчиво играл авторучкой. – Кстати, могу я узнать, какая филия у тебя? Или это тоже государственная тайна?

– Моя филия – Труда. Мне нравится видеть определенные физические знаки на телах… – Внезапно я замолчала и сделала глубокий вздох. – Слушайте, я ведь понимаю, что вы не верите ни одному моему слову. Но мне необходимо , чтобы вы поверили. За этим я и пришла . Так что мне остается только показать вам это . Я сделаю все очень осторожно, но прошу меня извинить, если потом вы почувствуете себя неловко.

Он взглянул на меня поверх очков, и впервые я отметила взгляд мужчины . Как будто я предлагаю себя по углам, сверкая топом с блестками. Его губы слегка шевельнулись – выражение простого интереса сменилось презрением. Казалось, он говорил: «Я доктор психологии, а не какой-то там тинейджер, бога ради. Ко мне – да с такими подходцами?» Однако было очевидно, что ему в некотором роде импонирует, что я решилась наконец перестать теоретизировать и продемонстрировать прямо здесь, в его интеллектуальном убежище, степень своего безумия.

– Это твое решение. Что ты будешь со мной делать?

– Я сделаю несколько жестов, очень быстро, прямо тут, на софе, – пояснила я. – Прежде чем я окончу, вы поднимете руку к голове и станете ее почесывать либо поправлять очки. Это будет первым признаком вашего удовольствия. Потом… у вас возникнет сильная эрекция. И это станет вторым признаком.

– Ага, – со всей серьезностью поддакнул он, словно упоминание секса – именно та деталь, которой недоставало для постановки окончательного диагноза. Но тут же вновь улыбнулся. – Прекрасно, начинай. Мне можно сидеть или я должен встать?

– Нет, не нужно, так хорошо, – отозвалась я и подняла вверх руки, согнув под прямым углом – со сжатыми неподвижными кулаками, словно была пристегнута наручниками к стене; затем я соединила их костяшками внутрь и резко развела, одновременно выкатив глаза и раскрыв рот – как раз настолько, чтобы получился «разбитый» образ. Проделывая это, я не спускала глаз с Валье, но усилием воли подавила свое сознание. Женс назвал бы это «жестом отречения». Это был театр Жиля Илана. Оригинальные декорации и розовый диван – это не то, без чего не обойтись.

Прежде чем я закончила, Валье поднял правую руку к виску и почесал его. И сразу же, осознав, видимо, что делает, отвел руку и вздрогнул, словно от холода. Я попыталась вести себя игриво, чтобы снять напряжение:

– Вовсе не обязательно демонстрировать второй признак. Я вам верю.

Валье смотрел на меня. Он будто чего-то ждал – указания, приказа, хотя я была уверена, что на крючок он не попал. Мне стало жаль его – растерянность, краска стыда.

– Послушайте, не стоит об этом думать, – сказала я. – Если бы вы приняли снотворное, то сейчас спали бы, ведь так? Стимул – реакция. Так как я кое-что сделала, чтобы вызвать эти реакции, вы и отреагировали, вот и все. Представьте себе, что вы посмотрели фильм или театральную постановку… Единственное, что я сделала, – это изобразила ваше желание , и ваш псином отозвался на это. – Я откашлялась. – А э… эрекция скоро пройдет.

Он сидел все в той же позе – глаза прикованы к моим – и мигал.

– Мне очень жаль, – прибавила я и сглотнула, почувствовав ком в горле. – Я всего лишь хотела, чтобы вы поверили мне, доктор… Мне… мне нужна помощь, ваша помощь. Все мои друзья, мужчина, которого я люблю, моя сестра… все принадлежат к моему миру. Как вы сказали? Театр? Да, и это – моя жизнь… Мне нужно немного искренности . – Я остановилась, смакуя это слово. В глазах у меня защипало. – Мне нравится моя работа, но в то же время я нахожу ее ужасной. Я хочу оставить ее, но проблема в том, что сестра пошла по моим стопам и влезла в чрезвычайно опасное дело… Я должна защитить ее, вот только не знаю как… Не знаю, с кем поговорить… Мне нужен кто-нибудь, кто меня выслушал бы и не воспринимал исключительно как маску… Я же знаю, что внутри у меня есть нечто настоящее … Внутри я не притворяюсь. – Я провела рукой по лицу, смахивая слезы. – Мне жаль… Я не хотела вас беспокоить… Мне так жаль… Ненавижу себя, какая я есть…

Аристидес Валье не шевельнулся. Если бы душу могла пронзить молния, то в эту минуту именно он был олицетворением этого. Он подождал, пока я закончу плакать, а затем очень тихо, но очень жестко, сквозь зубы прошипел, словно проклиная меня:

– Убирайся! Убирайся отсюда!

Я послушалась и пошла плакать на улицу.

«Но ведь это неверно – всего ты не сделала».

Мое зеркало право, конечно, как и любое другое.

Был понедельник, почти без четверти девять вечера, когда я приняла решение. Я сама себя презирала, когда произносила номер телефона, но понять причину этого презрения мне было не дано. Возможно, в его основе лежал мой страх. Страх обратиться к нему вновь, хотя бы просто встретиться с ним , спустя годы. И это рождало во мне ярость – густую ярость, поднимавшуюся по горлу, словно блевотина, пока я слушала гудки: один, второй, третий, но не проросшую в слова, а тут же погасшую, как только мне ответили.

Я произнесла только несколько слов:

– Мне хотелось бы поговорить с сеньором Пиплзом. – И добавила: – Пожалуйста.

Парк «Нулевая зона» находится к югу от Мадрида. Он был спроектирован на месте кратера, образовавшегося пятнадцать лет назад после взрыва огромной бомбы 9-N. Теперь это спокойное, ничем не примечательное, приятное место. Проложены дорожки, разбиты цветочные клумбы и установлены некие человекоподобные статуи – их позы, кажется, свидетельствуют о том, что они мигом сбежали бы оттуда, если бы могли. И я бы их не осудила: место это не слишком отличается от пустыря площадью около трех квадратных километров, населенных призраками и преступниками, – и тут никогда не играют дети. Даже в пальто было как-то холодновато. Под пальто на мне только трико Селии Тачстоун, одна из тех уникальных моделей, которые делают только на заказ, – желтого цвета, а боковинки и рукава из прозрачной ткани, так что, если посмотреть сбоку, тело выглядит обнаженным. Сумку я не взяла, зато сапожки хорошо сочетались со всем остальным. Недавние дожди оставили после себя большие лужи, по которым приходилось шлепать. И хотя в этот вторник в десять часов утра солнце было надежно упрятано за тяжелыми тучами, на лице у меня все же красовались солнечные очки – возможно, для того, чтобы не видеть лицо сеньора Пиплза.