Павел Парфин - Сопротивление бесполезно! [СИ]

Вурдовампы неожиданно расступились, и Серега оказался впереди кровососов. Перед самым входом в какое-то помещение, начинавшееся сразу за коридором, ожидали несколько ступеней, ведущих вверх, точно на подиум или эшафот. С разгону, в два прыжка Гриценко преодолел ступени, рывком дернул дверь на себя и… тотчас зажмурился, машинально заслонился рукой от ядовитого, атакующего света.

Но уже в следующую секунду — грубая вспышка, звон вдребезги разбитого стекла, почти одновременно с этим — колючий мрак, ощутимый даже сквозь плотно сжатые пальцы, сухой град осколков, душераздирающий победный клич, топот, грохот опрокидываемых тяжелых предметов и, наконец, сквозь шум и гам — пронзительный девичий крик: «Адольф, на фиг ты цих пацанов привел?» — «Я?! Шо ты мелешь, Ева?! Я тих лохов перший раз бачу!» — «Так мочи их!!»

Гриценко отнял от лица руку: под потолком неслышно раскачивался крест из двух клюшек для гольфа, под прямым углом скрепленных друг с дружкой… Нет, то, скорее, была неправильная или незаконченная свастика: в глаза бросилось отсутствие еще двух загнутых концов. Их не доставало там, где, в общем-то, и не должно было быть, — на рукоятках клюшек.

Внизу завязалась кровавая драка, а под потолком, точно маятник Фуко, продолжала бесшумно раскачиваться странная импровизированная свастика — не то вольный знак давно минувшей войны, не то вызывающий фетиш новой, исподволь пробуждающейся силы… Однако Гриценко, став вурдовампом, казалось, не способен был воспринимать и должным образом реагировать на что-либо другое, кроме как на зов крови. Поэтому он не увидел в двух скрещенных клюшках ни креста, ни свастики. Вместо этого, будто автомат или вампир-зомби, с машинной дотошностью он фиксировал расположение и убранство комнаты: крестовину из клюшек, рядом — уродливые обломки люстры, обуглившиеся, видимо, в результате короткого замыкания, внизу в центре, вдоль практически всей комнаты, — заставленные бутылками и тарелками столы. Столы настолько низкие, что за ними можно только полулежать, растянувшись на толстых черно-красных коврах, расстеленных по обе стороны столов. Полулежали неглиже девицы и парни в распахнутых на груди белых рубашках, одетые в нелепые, на первый взгляд, черные галифе. Были там еще другие люди, много разного сброда, но их лица выглядели смазанными отпечатками пальцев в приглушенном свете высоких торшеров, стоявших по углам комнаты. Торшеры в плоских черно-зеленых отражателях, похожих на солдатские каски, точно часовые, охраняли пиршество «новых ариев».

Гриценко жадно втянул носом немного спертый воздух, проглотил голодную слюну, проведя языком по громадным клыкам: сколько вокруг человечьей крови! Даже улыбнулся при мысли о таком доступном кровавом обеде.

Наконец-то он очнулся от прострации! Сознание включилось, принявшись бурно реагировать на происходящее вокруг. Что тут началось! Визг, вопли, ругань, проклятия, крики о помощи, хруст перекушенных шейных позвонков и мерзкое, вселявшее смертельный ужас в тех, до кого оно еще не дошло, — звериное хлюпание и сербание. Вурдовампы, урча, точно дикие коты, пили кровь «новых ариев».

Они легко настигали жертву, едва успевшую оторвать зад от ковра, — молоденького крашеного блондина в черных галифе (ну вылитого выходца из «гитлерюгенд»!), или полупьяную ярко-розовую девицу, или не первой молодости даму в боевом шиньоне, раздетую еще вызывающей, чем юные шлюшки, или ее представительного, респектабельного вида спутника, чей жизненный опыт спрятан в брюшке, нависшем над брючным ремнем… Легко настигая любого, кто первым попадался под ноги, под когти, под клыки, вурдовампы втроем-вчетвером набрасывались на беднягу… нет, на того, кого даже беднягой нельзя было назвать. Поздно называть: за считанные секунды жертва переставала существовать. Его или ее просто не было. Лишь немыслимо плоские, будто раздавленные чудовищным катком или прессом, останки людей. Лишь тошнотворный дух свежей крови поднимался к потолку с того места, где кровососы кончили очередную жертву.

В первый момент Ериценко растерялся. А все потому, что сноровки должной еще не было. Стоит, головой по сторонам без толку крутит, глазами, налившимися кровью, лупает, а не знает, кому первому в шею впиться. Глядь — перед ним «Маруани» вырос, нос к носу с ним Серега столкнулся. Лицо у «Маруани» под шапкой черных волос белое-белое, словно ненастоящее, наподобие Людкиной косметической маски, которую жена втирала себе перед сном. Короче, неживое у парня лицо. Только и осталось в нем живого — вороного отлива каре да медно-зеленые, цвета пистолетных гильз, глаза с черными зрачками-капсюлями. Кажется, двинь по ним кулаком со всего размаху — глаза и дадут залп по дурной голове самого «Маруани»! Вон как они округлились от страха — не промахнешься!

— A-а, это ты, сволочь, ударил меня клюшкой в глаз?! — рыкнул Гриценко.

— А… у-у… м-м… — замычал «Маруани», дернулся было в сторону, но Серега поймал его за руку, а дальше… А далыне-то и не знает, что делать. Пошире рот разинул, будто собрался целиком откусить голову обидчику, клыки навострил, с них слюна капает ядовитая… Вдруг в нос ударил зловонный запах. Гриценко невольно отпрянул.

— Ты шо это… обосрался, что ли?

Пятясь, Гриценко столкнулся с бритоголовым грузным парнем с одутловатым лицом и мощной, накачанной шеей. Никогда так близко Серега не стоял с Лысым-толстым. Тот не растерялся, успел двинуть кулаком Гриценко в левый глаз.

— Ты хоть понял, гад, кого ударил?! Вампира!! — взвыл Серега.

— Да мне насрать, кто ты! — огрызнулся Лысый-толстый. Морда у него раскраснелась, точно он пару раз поднял стопятидесятикилограммовую штангу.

— Нет, вот этого делать не надо! — ощерившись, Гриценко, спеша, впился в сочную шею здоровяка. Обливаясь кровью, разбрасывая вокруг куски кожи и мяса, Серега бубнил с набитым ртом: — Сопротивление бесполезно! Бесполезно!!

Когда все закончилось и громадная комната при полной, беспомощной тишине оказалась во власти кровавого половодья, а на обескровленных телах недавних ее обитателей уселась передохнуть часть вурдовампов, другая их часть, переведя дух на ногах, обступила Гриценко, тупо уставившегося на труп Лысого-толстого.

— Ну, ты как с цепи сорвался! — Коровин одобрительно похлопал Серегу по плечу.

— А шо он дерется?

— Да правильно! Так его! Молодец, Гриц!

Гриценко важно приосанился, приняв за чистую монету похвалу нелюдей.

— Со всеми разделались? — ковыряясь когтем в клыках, Гриценко огляделся. В трех метрах от него на ковре, бездумно залитом кровью, распростерлось тело Бейсболки. Неизменной шапочки на нем не было, непокорные кудри, видимо, от ужаса встали дыбом, да так и застыли, придав парню совершенно дикий вид.