Павел Парфин - Сопротивление бесполезно! [СИ]

— Я узнал его адрес, Сергей! — голос Спинова на другом конце провода был заметно взволнован. — Более того… я выяснил одну очень важную вещь…

— Шо Артем племянник Приходько? Гы! — Гриценко непроизвольно рыгнул в телефонную трубку.

— А, так ты уже знаешь? — голос Спинова оживился.

— Да, но сейчас мне нужен не этот поганец, а… моя дочь.

— Ты с ума сошел!! Ты хочешь ее погубить!

— Заткнись!.. Извини. Я хотел сказать… Саня, я не могу без ее любви!

— Да ты спятил! Какая любовь?! Ты же вурдо… Да ты же вампир!! — Спинов истошно орал. Чувствовалось, он был одновременно в ярости и отчаянии. Оба чувства мгновенно передались Гриценко.

— Ха, Спинов! Вчера ты посмеялся над моим желанием мстить!

— Месть еще куда ни шло, но любовь…

— Чем хуже мести любовь?! — Гриценко рассвирепел.

— При чем тут хуже!.. Любовь вампира… Это слишком, Серега, слишком!

— Брось, нечего из себя строить!

— Ну что ты задумал, о Господи?!

Наступила пауза. Не отрывая трубки ото рта, Гриценко глянул в открытую дверь, ведущую из коридора в комнату, в их с Людкой бывшую комнату, глянул на стоявшую там клетку — в сером сумеречном свете наступившего вечера клетка приобрела мрачноватый свинцовый оттенок.

— Саня, я хочу разделаться с ними всеми скопом, а дочь использовать, как приманку.

— Да ты настоящий изверг! Бога в тебе нет!

— Не болтай чепухи! Дочь будет надежна защищена. Я придумал гарный план, а сегодня привез с завода клетку.

— Клетку?

— Да, сварил из 24-миллиметровых прутьев. Ни один гад не разогнет!.. Даже я.

— И все же это большой риск. Я думаю, все равно нужно…

— Не сомневайся! Ключ только у дочери. А замок я так установил, шо его фомкой ни за что не сорвешь! Кровососы обязательно клюнут, а тут охотники за вампирами с осиновыми колышками!.. Саня, ты должен их найти.

— Где? Впервые слышу, что есть такие охотники.

— Позвони Женьке Безсонову. Он все ж таки в газете работает, пусть наведет справки. Только быстро давай!

— Погоди, — в голосе Спинова послышалось отчаяние. — Мне кажется… Я должен проверить надежность клетки. Вдруг ты что-то не учел?

— Смеешься, Спинов?.. A-а, ладно, если не лень — валяй! Я сейчас уйду ненадолго, ключ под ковриком оставлю.

— Спасибо, Серега, но…

— Ну шо еще? — Гриценко явно терял терпение.

— Какой ты замок поставил?

— В клетке что ли? Не боись, приятель! Замок просто класс! Бельгийский, «Кале»…

Гриценко вернулся, когда Машка уже была дома. Отчего-то не смея глянуть отцу в глаза, она быстро накрыла на стол. Встав на входе в кухню, опершись плечом о дверной косяк, Гриценко залюбовался дочерью. Тонкая, как стебелек, в вареных джинсах и топике цвета осоки, еще больше усиливавшем сходство с молодым побегом или стебельком, в эти минуты Маша была тиха и проворна. Ее движения, быстрые и точные, будто убаюкивали взгляд Гриценко, отвлекая от тех мыслей, с которыми он сюда пришел. Длинноногая, с тонкой талией, уже волнующими мужской взгляд кувшинками грудей… Затаенный страх, который угадывался в несколько напряженной ее мимике, делал юное лицо дочери еще красивей.

Они молча и скромно поужинали. Серега, к которому вновь вернулась темная его дума, рассеянно ковырял вилкой в тарелке. Со все возрастающим страхом дочь смотрела на нетронутый ужин отца.

Маша молча вымыла посуду и наконец обратила на отца немой взгляд.

— У нас нет другого выхода, Машенька! — начал было оправдываться Гриценко, но тут же взял себя в руки: — Все будет хорошо. Полезай в клетку, там тебя никто не тронет.

Маша, опять потупив взгляд, вошла в клетку, стоявшую посредине родительской комнаты, и замерла, не зная, что дальше делать. Гриценко быстро, даже суетливо, запер за ней дверь ключом, торчавшим в замке. Немного помедлив, протянул ключ дочери.

Через четверть часа пришел первый вурдовамп. Это был Миц. Низкорослый и тощий, зато необыкновенно вертлявый, подвижный, он ринулся в комнату с клеткой, но на пороге замер и, точно голодный пес, жадно втянул носом воздух. При этом глаза его хищно заблестели. В предвкушении скорой жертвы Миц в течение нескольких секунд быстро-быстро извивался тонким телом, еще больше став похожим на собаку, виляющую хвостом.

Затем Миц буквально впрыгнул в комнату, не глядя на оцепеневшую от ужаса девушку, три раза обежал вокруг клетки и вдруг с диким визгом кинулся на нее, словно бешеная обезьяна, повиснув на стальных прутьях. В ответ звонкой шрапнелью ударил девичий визг — зажмурив глаза и зажав руками уши, Машка что есть мочи визжала и топала ногами. Закончилось все так же неожиданно, как и началось: взбешенный Гриценко влетел в комнату и ни слова не говоря выволок за шиворот Мица. Тот совершенно опешил от такого отношения к себе. В доме Гриценко опять наступила тишина, но ненадолго.

За полчаса до полуночи стянулись все вурдовампы. Пришли и два неразлучных приятеля — Лысый-толстый и Бейсболка. Правда, на этот раз кучерявый юноша пришел без привычной шапочки. Зато на голове Коровина глубоко сидел громадный трехзубчатый колпак с тремя кисточками. Дурацкий колпак поразил даже Гриценко: согнутый пополам набекрень, он потешно кивал-покачивался при каждом шаге Коровина. Вдобавок из-за этого странного, напяленного почти на самые глаза головного убора у предводителя вурдовампов идиотски топорщились густые и жесткие, как проволока, бакенбарды. Коровин расхаживал взад-вперед, быстро-быстро щелкал языком, свистел искусно и целыми звонкими россыпями, точно молодой соловей, и нес всякую белиберду.

Однако впечатление шута и пересмешника, которое поначалу произвел вид Коровина, немедленно развеялось, стоило лишь на его лице мелькнуть знаменитой зловещей улыбке. Гриценко вмиг стало не по себе, когда он невзначай задержал взгляд на длинных и тонких, вытянутых в струну Коровинских губах. Серега уже видел, какое страшное оружие скрывается за ними.

Вурдовампы, переговариваясь между собой на шелестящем и беглом, как степной пожар, языке, не совсем понятном Гриценко, принесли с собой какие-то пакеты и торбы. Выяснилось, что нелюди неожиданно решили устроить пир. Они вынимали из пакетов разную снедь, никак не сочетавшуюся между собой по вкусовым качествам, зато объединенную одной идеей, точнее, одним цветом (красным, красно-оранжевым) и формой (каплевидной, шарообразной). Гриценко во все глаза глядел, как Ягра и Шабар расставляли на столе, принесенном в комнату из кухни, тарелки и судки с красной икрой, клюквой в сахаре (сахарная глазурь треснула, из нее, словно птенцы из скорлупы, вылупилась рубиновая ягода), большими круглыми пирогами, сверху по кругу украшенными красной ягодой — поричкой, калиной и нездешней брусникой.