Владислав Русанов - Оборотень с человеческим лицом [три рассказа]

Осенний ветер с завидным упорством пригибал жемчужные столбики дыма из двух труб красного кирпича к золотистым верхушкам грабов и кронам рябин, что полыхали смелыми мазками гроздьев, швырял пригоршни палой, но не поблекшей от ночных заморозков, листвы в черную воду. Кудлатые псы у распахнутых ворот зашлись приветственным лаем, когда два всадника, отбрасывая длинные, изломанные на перилах, тени, миновали мост и остановились посреди выметенного двора.

Они различались не только возрастом и одеждой, но самой посадкой в седле, которая лучше казенного паспорта обозначала кто есть кто.

Старший сидел растопырив по-солдатски шенкеля, едва заметно, скорее по привычке, чем по необходимости, упираясь в повод. Его караковый четвертькровный мерин высоко задирал голову и дразнился высунутым на сторону мясистым языком.

Посадка младшего за полверсты кричала об офицерском корпусе с еженедельными парфорсными охотами и конкур-иппиком в свободное от изучения тактики и фортификации время. А темно-васильковая венгерка довершала портрет гусарского офицера русской армии. Недавним указом Его Императорского величества Александра Третьего произведенного в чин ротмистра.

Хозяин гостиницы, словно сошедший со страниц пана Сенкевича, самолично встретил гостей на пороге, кланяясь и вытирая руки опрятным передником.

— Цо пан зажондзе?

Офицер улыбнулся широко, передавая повод недоверчиво принюхивающемуся денщику. Подкрутил ус.

— Жубжа смажоного, добжи господаж! З рожну.

«Добрый хозяин» заморгал непонимающе.

— То пан жартуе?..

— Ну, коль нет зубра, братец, удовлетворюсь курицей, — рассмеялся приезжий, проходя в дом.

— Пан меня бардзо напугал, — суетился рядом лях. — Откуда в наших краях зубры? Из повыбили ще при Радзивилле…

Гость оглядел уютную обеденную залу, пустовавшую по причине межсезонья, и прошел к застеленному льняной скатертью столику в дальнем углу.

— Расположусь здесь, пожалуй, — с этими словами он расстегнул венгерку и стянул перчатки, защищающие руки от осенней непогоды.

— Цо пан изволит пить?

— Бутылочка мозельского у тебя найдется?

Кивок.

— Вот и хорошо. А Прохор подойдет — ему вудки налей. Да гляди, не больше трех чарок!

Хозяин исчез за дверью, ведущей по всей видимости на кухню, откуда тут же послышался его сердитый голос, распекающий кого-то из домочадцев.

Снимая фуражку, вошел денщик. Откашлялся, огляделся. Расправил кулаком прокуренную щетку усов.

— Все в порядке, Николай Андреич. За лошадьми сам проследил. Как у Бога за пазухой.

— Вот и славно, — отозвался ротмистр. — Пойди к пану ляху — я обо всем распорядился.

— Спасибо, ваше благородие. А ждать-то долго будем? Соснуть не успею?

— До закату, я думаю. Ты, Прохор, подожди пока, не ложись. Выспишься потом.

— Как скажете, ваше благородие, — старый солдат развернулся было, но, словно вспомнив что-то, замешкался. — А водочки позволите?

— Смотри мне, — погрозил пальцем Николай Андреевич. — «Водочки»… Чтоб не вздумал накушаться.

Горько вздохнув, Прохор исчез за кухонной дверью.

Вернувшийся поляк сноровисто накрыл стол. Подтверждая первое благоприятное впечатление о заведении, аромат жаренной на вертеле курицы щекотал ноздри, а бутылку вина покрывал слой пыли. Офицер отдал должное тому и другому, не проявляя, впрочем, особого усердия.

Часы-ходики заскрипели и извергли из своих недр перепуганную кукушку. С отчаяньем обреченного на смерть она прокричала семь раз. Засмущалась собственного натужного хрипа и спряталась.

Почти без промежутка со двора послышался лай псов. Хозяин в неизменном переднике просеменил через залу и выскочил на вечернюю стужу.

Вернулся он не один, а с новым гостем. Высокий молодой человек в щегольском кепи и черном прорезиненном плаще с пелериной, который явно не предназначался для верховой езды, а потому был измаран белыми хлопьями пота по длинным полам. На бледном озабоченном лица выделялись темные усики а-ля Дрейфус. Именно они, а также недоумение новоприбывшего при звуках стрекочущей польской речи, а затем и коверканной русской, с головой выдавали иностранца.

— Не волнуйтесь, сударь, — мягко проговорил ротмистр, выбираясь из-за стола и делая пару шагов навстречу. — Если вас затрудняет общение с нашим паном хозяином, то я с радостью готов служить, так сказать, переводчиком.

Фраза, произнесенная на хорошем французском, произвела эффект паруса, замеченного на горизонте потерявшим последнюю надежду Робинзоном.

— О, вы себе представить не можете, как я рад встрече с вами! — воскликнул молодой человек, бросаясь к офицеру, как к чудесному спасителю. — Боже мой! Ужасная страна! Ужасные нравы!

— Ну, полноте, — так ли все ужасно в действительности? Позвольте представиться. Николай Андреевич Пашутин. В сей глуши проездом и счастлив встрече с соотечественником Вольтера и Руссо.

— Шарль Водемон. Я, собственно…

— Присаживайтесь к моему столу, — Пашутин указал рукой на свободное место. — Думаю, бокал вина вам не повредит после такой скачки.

Француз не заставил себя долго уговаривать. Сбросил плащ на руки хозяину и обессилено плюхнулся на жалобно скрипнувший кривоногий стул.

— Предпочел бы рюмку хорошего коньяку, да, боюсь, в этой глуши…

— Разделяю ваши опасения. Можно, конечно, спросить, чем черт не шутит?

Коньяку, как и предполагал Водемон, в гостинице не оказалось. Зато нашлась еще одна порция курятины и вторая бутылка мозельского. Француз порывистым движением оторвал ножку от сочащейся жиром тушки, пригубил вина. Ротмистр с улыбкой наблюдал за ним.

— В Россию из любопытства или по коммерции?

— По коммерции, — жадно вгрызаясь в нежно-розовое мясо отозвался Шарль. — Вы слышали об изобретении Люмьера?

— О, да! Движущиеся картины. Лично не имел удовольствия наблюдать, но много наслышан. Говорят, поразительный эффект присутствия.

— Не то слово, сударь мой, не то слово! Это удивительное изобретение! Оно продвинет человечество к таким вершинам знания и искусства!

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Николай Андреевич. — Как я могу предположить, вы, Шарль, являетесь провозвестником, предтечей, так сказать, этого искусства в нашей ужасной стране?

— Именно, — молодой француз поперхнулся и покрылся румянцем смущения. — Прошу прощения за сказанные мною необдуманные слова о вашей Родине. Это в сердцах.

— Что вы, что вы! Вы думаете русского офицера можно обидеть, назвав Россию ужасной страной? Да это почти комплимент по сравнению с тем, что мне приходится выслушивать о ней ежедневно.

Водемон развел руками, не зная радоваться ему такому обороту или стыдиться еще больше.