Ди Карт - Скользкая дорога

Несколько дней после операции я не могла ходить — не чувствовала ступней. Вообще не чувствовала, словно их не было как части моего тела. Потом потихоньку чувствительность вернулась, я начала вставать, а затем и ходить. Еще где-то через неделю я стояла в душе… Как вспомню это… Сначала подумала, что мне чудится или что это просто пена укрыла мои пальцы. Но нет… Я заметила, что у меня исчез краешек пальцев на ногах. Ровно, геометрически идеально — как будто мои пальцы были нарисованы на компьютере, а их в графическом редакторе просто подтерли, как пиксели.

Рику я тогда ничего не сказала. И врачу не сказала. Решила понаблюдать. День прошел, второй — вроде бы все на месте. Тогда я сосканировала свои ступни и решила, чтобы себя не терзать, забыть обо всем этом на пару недель. Через две недели я сделала еще одно сканирование, размасштабировала оба результата и сравнила линейкой. Длина моих пальцев уменьшилась. Я поняла, что очень медленно, миллиметр за миллиметром, исчезаю.

Рику пытался реагировать на это в своем обычном ключе — без истерик и даже с юмором, но я хорошо видела, что он боится за меня. И от этого мне становилось страшнее. За прошедшее с тех пор время меня не пробовали лечить разве что, наверное, врачи-трихологи. Результата никакого, равно как и никакого понимания, почему со мной все это происходит.

Сейчас, в процессе разговора с вами, в эти самые секунды я исчезаю. Медленно и незаметно. Мне не больно, у меня нет повышенной температуры или хотя бы одного признака, отличающего меня от любого другого нормального человека. А я исчезаю.

Современная ортопедия помогает мне вести полноценную жизнь — протезы не отличишь от органических конечностей — плоть, кости, кровь. Безусловно, поскольку процесс моего… исчезновения не прекращается, мне время от времени приходится обновлять протезы. В среднем — раз в два-три месяца. К настоящему моменту у меня исчезли ступни, щиколотки и половина голени. Я умру через 16 лет. Врачи посчитали. Это случится, когда процесс моего исчезновения затронет внутренние органы. Конечно, Рику убеждает меня в том, что через такое огромное (ха-ха!) количество лет медицина выйдет на новый уровень, и мы что-нибудь придумаем, но я всегда умею отличить его настоящую уверенность от показного оптимизма.

Я живу зная, что умру через каких-то 16 лет. И еще 4 месяца, если быть точной. Я не испытаю счастья состариться, увидеть внуков, любить своего поседевшего Рику. Вы все останетесь, а я умру. Мое тело пожрет пустота. Очень часто думаю, а если бы сейчас людей хоронили по старинке, закапывая в землю, исчезли бы мои останки? Как в старых фильмах — раскапывают могилу, вытаскивают гроб, открывают его, а там пусто!

Знаете, что самое циничное во всем этом? Когда я оформляю страховку на случай ухода из жизни, мне выдают ее с оговоркой, что она не распространяется на тот календарный год, в котором случится моя смерть. Видимо, чтобы получить страховое возмещение, мне надо постараться помереть раньше».

Тарья засмеялась, но в глазах ее были слезы. Тоцци и Лукас сидели, не решаясь заговорить. Наконец Арманду аккуратно сказал:

— Госпожа Экман, не знаю, как и выразить, насколько мне жалко… Я даже и подумать не смел, что такое возможно.

— Как и я, капитан, — ответила Тарья.

— Видимо, именно это событие в вашей жизни и было расценено Палатой как то, что вы знаете ценность жизни?

— О, капитан, я не могу словами передать, насколько хорошо мне известна эта ценность! — ответила девушка, но не было понятно, иронизирует ли она.

— Если вы позволите, я задам вопрос о господине Тиме Кравице.

— Пожалуйста, задавайте.

— Вы были с ним знакомы?

— Да, поверхностно. Первый раз я увидела его, когда пришла на Собрание Палаты, где решался вопрос о моем назначении. До этого мне проводили очередной из сотни анализов крови, тогда и была выявлена ответная реакция моей крови. Кстати, с тех пор я с ним не виделась. Не припомню, во всяком случае.

— Это понятно, спасибо, — сказал Тоцци. — Поправьте меня, если я оперирую неверными данными, но, насколько мне известно, лаборатория, учрежденная вашим супругом и Заком Экманом, «Каллидиум Фридус», получала инвестиции из Фонда Инноваций Тима Кравица. Это так?

— Это так, но я узнала об этом, только когда господина Кравица казнили. Очень странно… Похоже, будто я оправдываюсь.

— Ни в коем случае, что вы! — ответил Арманду.

— В общем, да. Рику часто обсуждал инвестиции с Заком, когда дело господина Кравица закончилось с таким печальным исходом — тогда я и поняла, что в финансировании разработки энклоузера участвовал этот фонд.

— И, думаю, последний вопрос. Для протокола, так сказать. Были ли у вас основания желать смерти или, наоборот, освобождения господину Кравицу?

— Нет, что вы, — улыбнулась Тарья, — у меня не было таких желаний даже по отношению к врачу, который оперировал меня во время беременности, а ведь этот человек так оплошно подрезал мою линию жизни.

— Госпожа Экман, я еще раз хотел сказать, совершенно искренне, что очень сожалею. Врагу не пожелаешь такой судьбы… Знать дату своей смерти… Это ужасно.

— Это ужасно, капитан. Это ужасно.

— Что ж, я очень благодарен, что вы не пожалели времени и, не будучи обязанной это делать, уделили нам внимание.

— Господин Тоцци, судейство в Суде Прошлого для меня и честь, и долг. Такой же долг — сохранить репутацию этого органа. И у меня нет сомнений в том, что ни один мой коллега из судейского корпуса не мог даже теоретически повлиять на исход процесса над Тимом Кравицем — ни в силу предубеждений, ни из-за пристрастности.

— Да, госпожа Экман. У нас в настоящий момент нет проверенных оснований говорить, что Кравиц был казнен незаконно. Но сомнительная реакция ядра не может быть оставлена без внимания. Еще раз спасибо за ваше время.

Тарья сделала глоток воды, попрощалась с полицейскими и вышла из комнаты.

— Что думаешь? — спросил Лукас капитана, когда они остались одни.

— Надо осмыслить все, что она сказала. Но на первый взгляд искать с ней нечего. Несчастная женщина…

— А мне она показалась вполне счастливой. Для ее-то состояния.

— Она оптимист, Лукас. Жизнь каких только сюрпризов не преподносит.

— Так забавно, конечно…

— Что забавно? — спросил Арманду.

— Я некоторое время назад начал играть в «Иннер-брейкер». Игра такая по сети.

— Стрелялка, что ли?

— Нет, не стрелялка. Это что-то типа интеллектуальной викторины, когда находишь по сети случайного соперника и можешь с ним сыграть сет раундов на разные темы — история, наука, лингвистика и все такое. Кто на большее число вопросов отвечает правильно, тот и выигрывает. Да аналогов куча в сети!