Ди Карт - Скользкая дорога

И тут меня вырвало красной массой, потом еще раз. Я подполз к стулу, на котором сидел напуганный Анри. Поднявшись на ноги, я поднес раненую руку к его лицу, и мальчик заплакал. Мне пришлось вставить ложку ему в рот ребром. «Малыш, тихо… Тихо, тихо! Тс-с-с! Пей. Умоляю, пей». Анри орал, моя кровь пузырилась у него во рту, он ей захлебывался, но на секунду плач прекратился — природные рефлексы помогли ему сделать глоток. Потом еще один.

Линда! Любимая, что же ты наделала! Зачем?

Она лежала на полу без движений, но еще дышала. Я подполз к ней, выкарабкиваясь из той волны усталости и дикого желания спать, которая уносила меня в бессознательную даль. Линда…

Я очнулся в палате медицинского лаунжа. Рядом со мной находились врач и Кристиан.

— Анри жив? — хрипло спросил я.

— Да, — Кристиан кивнул.

— А Линда?

Брат отрицательно покачал головой.

— Нет? Нет? Не жива? — неестественно высоким голосом спросил я.

— Винсент, мне очень жаль.

— Я не успел? Я не успел… — растерянно прошептал я.

— Ты выбрал, Анри. Винсент, брат, ты спас себя и сына. Это гораздо больше, чем можно было сделать. Когда я пришел к вам, то сначала подумал, что это разбойное нападение — вы с Линдой лежите на полу в луже крови, а в стульчике сидит мой племянник с окровавленным лицом и издает какой-то животный рык. Первым делом я перевязал тебе руку своим галстуком и вызвал спецслужбы. Только потом заметил, что Линда лежит, прижав руки к шее. Тогда все и понял. Ты спас Анри.

— А ты спас меня. В который раз.

После проведенной проверки полиция сдала материалы дела в архив в связи со смертью подозреваемой.

Сейчас, спустя годы, я не представляю своей жизни без сына. И, если честно, не представляю, как он может вырасти. Семилетний Анри предсказуем, как и все дети одного года от роду. Но он каждый день разный. Я не ощущаю этой цикличности, на которую он обречен. Осознаю ее, но не чувствую.

Ваша собака или кошка тоже никогда не пойдет в университет, но от этого вы не любите ее меньше, и она не кажется вам скучной. Не подумайте, что я сравниваю сына с собакой, но это первая аналогия, которая пришла мне в голову.

Через несколько месяцев после выписки со мной связались члены Палаты на предмет судейства. Вот, видимо, и все».

— Вижу шрам на вашей руке, — Лукас кивнул на запястье Перре.

— Да, я решил его не убирать. Пусть остается. Этот шрам, я думаю, как раз и является для меня символом ценности жизни.

— Господин Перре, — сказал Тоцци, — с Тимом Кравицем вас что-то связывало?

— Меня — нет. Мой брат, Кристиан, неплохо его знал, но лично мое общение с Кравицем ограничивалось собраниями Палаты, на которых назначались высокие судьи.

— Ваш брат в какой-либо форме контактировал с вами в связи с апелляцией казненного?

— Нет, мы с братом вообще этой темы никогда не касались. Да мне и не думается, что там у них была какая-то дружба или еще что-то, выходящее за рамки бизнеса. Просто знакомы были, не более того.

— У вас были основания желать ему смерти или оправдания?

— Никаких. Во время заседания в Квадрате я был совершенно к нему беспристрастен, если вы об этом.

— Об этом, да, — сказал Тоцци. — Что ж, на этом, пожалуй, все.

— И что дальше? У вас есть какие-то соображения? Я же вроде как последний из судей…

— Господин Перре, мы должны будем изучить ваши показания. Простите… Не показания, конечно, а ваш рассказ, я имел в виду. И только после того, как мы его проанализируем и оценим в совокупности с информацией, полученной от предыдущих высоких судей, сделаем соответствующие выводы.

— Я даже немного волнуюсь, — поежился Винсент.

— В этом нет никакой нужды.

— Так что, я могу идти?

— Разумеется. Вы же находились здесь добровольно. И я выражаю вам благодарность за визит.

— Лукас! Ты шутишь? — ошарашенно смотрела на него Сабрина.

— Ты же знаешь, что нет, — улыбаясь, ответил парень.

— Лукас… — Сабрине не хватало воздуха. — Лукас! Мальчик мой любимый!

— Так что ты скажешь?

— Глупый! Неужели ты думаешь, что я что-то кроме «да» могу сказать? Лукас!

Она кинулась к нему на шею, обняла и стала целовать его лоб, глаза и губы. Он засмеялся и прижал невесту к себе.

— Надо родителям еще сказать, — задумчиво произнес он.

— Моя мама обрадуется больше меня, вот увидишь! Я хочу всем рассказать! Прям представляю, как мама будет визжать! И еще хочу госпоже Видау рассказать! Она ко мне совсем как к дочери относится, и тебя она любит, спрашивает каждый раз, все ли у нас хорошо! Муж мой!

— Будущий, — поправил ее Лукас, улыбаясь.

Когда на следующее утро Валерия увидела порхающую по секционной Сабрину, напевающую какие-то мелодии, то решила понаблюдать за ней некоторое время, а затем громко сказала:

— Это что за выездной концерт в морге?

— О, Госпожа Видау… Простите! — обернулась Сабрина, спохватившись.

— Я тебе поражаюсь, детка! В тебе столько позитива порой бывает, что того и гляди тела в холодильных капсулах в пляс пустятся! Никак мсье Лукас опять постарались?

— И еще как! Вы не представляете себе даже!

— Нет, ну я всегда была уверена в его… в его удали, — Валерия не смогла сдержаться и рассмеялась.

— Нет-нет, я не про это! Госпожа Видау, вы не представляете!

— Да что там у вас случилось, говори же! Замуж, что ли, выходишь?

— Замуж! Да!

— Серьезно?!

Валерия обняла девушку и долго не отпускала. Они стояли в объятьях в этом сильно освещенном помещении, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

— Сабрина, девочка моя, я так рада! Очень рада за тебя! Ты хочешь этого, верно?

— Очень хочу! Лукас самый лучший парень на земле! И я всю жизнь с ним прожить готова.

— Я буду рада, если так и получится. Вы с Лукасом такие милые… Слов не подобрать! Давай-ка знаешь что? После работы сегодня пойдем к моей сестре. У нее совершенно потрясающий японский бар в Пинейросе. Ты как?

— С огромным удовольствием! Обожаю японскую кухню! Пойти в японский бар с самой вами — это же так круто! Я всю-всю работу готова переделать!

— Да ты всегда готова, — снисходительно улыбнулась Валерия.

Арманду и Лукас сидели возле кабинета прокурора Брасио, ожидая его возвращения из суда. Беседы со всеми высокими судьями остались позади, полученная от них информация была изучена, и теперь они смогли подготовиться к разговору с прокурором.

— И когда свадьба? — спросил Тоцци.

— Через два месяца. И для меня будет честь, если ты придешь!

— Да неужели я пропущу день, когда мой напарник загонит себя в могилу обязательств! Приду, можешь даже не сомневаться! О, а вот и Брасио.

Подойдя к своему кабинету, прокурор кивком головы молчаливо поприветствовал детективов и жестом разрешил проследовать за ним.