Виктория Шваб - Архив. Ключи от всех дверей

Затем до меня донеслись звуки борьбы, и я вспомнила о парне с железной трубой. Повернувшись, я увидела, как он борется со златовласым мужчиной.

Златовласый невозмутимо схватил хулигана за шею и поднял вверх, пока его ноги не повисли в воздухе. Бандит извивался и размахивал руками, не в силах выдавить ни звука. Его труба валялась на дорожке, в нескольких шагах от него. Когда златовласый крепче стиснул пальцы, сжимавшие горло хулигана, его рукав задрался, и я увидела три высеченные на коже линии. Метка Отряда.

Я была права… о, боже, я была права . И это означало, что член Отряда видел, как я сделала… Я даже не знала, что именно сделала, но он это видел. Впрочем, он и сам прямо сейчас душил кого-то у меня на глазах. Но готова поспорить, он, по крайней мере, запомнит, что делал это.

Бандит перестал отбиваться, и златовласый бросил его тело на землю.

– Ненавижу драться с людьми, – проворчал он, отряхивая брюки. – Приходится все время следить, чтобы не убить их.

– Вы кто? – спросила я.

Он поднял бровь.

– Что, даже не скажешь спасибо?

– Спасибо, – поблагодарила я дрожащим голосом.

– Пожалуйста. Было бы как-то не по-джентльменски, если бы я не помог. – Он взглянул на парня, лежавшего у моих ног. – Хотя и не уверен, что ты нуждалась в помощи. Это было то еще шоу.

Шоу? Он протянул ко мне руку и почти коснулся пальцами моей кожи, но я отпрянула. Он не носил кольца.

– А, – он понял мое недоверие. Затем достал из кармана серебряное кольцо, показал мне три линии, вырезанные на нем, надел на палец и снова протянул мне руку. На этот раз я нехотя подала ему свою. В голове пророкотал его шум, низкий и размеренный, точно биение сердца.

– Как ты узнала? – спросил он, поворачивая мои руки и проверяя, не сломаны ли кости.

– Осанка. Внимательность. Самомнение.

Его губы тронула легкая улыбка.

– А я решил, что ты просто увидела метку, – он провел пальцем по моим костяшкам. – Или потому что мы уже встречались.

Я поморщилась, когда он ощупывал мои руки.

– В твою защиту могу сказать, – добавил он, – что официально нас не познакомили.

И вдруг меня осенило. Когда в прошлом месяце нас с Уэсли вызывали в Архив давать объяснения, как мы позволили подростку-Истории сбежать в Коронадо, там был этот златовласый. Он появился позже. Вошел, обнимая за плечи свою напарницу, и лениво мне улыбнулся. Услышав, что мы с Уэсли были в паре три часа до того момента, как История сбежала, он рассмеялся. Его напарница – нет.

– Я сразу узнала тебя, – соврала я.

– Нет, не узнала, – сказал он, ощупывая мои пальцы. – Ты думала, что я на кого-то похож, но знать человека в лицо – совсем другое дело. Смотри довольно долго на кого угодно, и начнешь думать, что видел его раньше. Кстати, меня зовут Эрик. – Он выпустил мои руки. – Ничего не сломано.

– Зачем ты следил за мной?

Он изогнул брови.

– Просто радуйся, что я оказался рядом.

– Меня такой ответ не устраивает, – огрызнулась я. – Так зачем ты за мной следил?

И снова он лениво улыбнулся.

– Зачем в Архиве кто-то что-то делает? Потому что ему велено так делать.

– Но зачем? И кто тебе велел?

– Мисс Бишоп, думаю, сейчас не подходящее время для расспросов, – он кивнул на тела хулиганов и затем снова на меня. Я посмотрела на свои окровавленные руки, которые ко всему прочему дрожали. Поэтому сжала кулаки, вытерпев вспышку боли.

– Мне нужен ответ.

– Даже если я солгу? – пожал плечами Эрик.

Парень с ножом в бедре зашевелился.

– Тебе пора домой, – сказал Эрик. Он подобрал трубу, стер отпечатки рукавом и снова отбросил ее на землю. – О них я позабочусь.

– Что вы с ними собираетесь сделать?

– Сделаю так, чтобы они исчезли, – пожал он плечами. Потом отрегулировал мой велосипед и подкатил его ко мне. – Езжай и будь осторожна.

В руках все еще не утихала дрожь, но я взялась за руль, перекинула ногу и поехала. По пути домой, когда волнение прошло и в голове прояснилось, воспоминания, живые и яркие, начали вспыхивать одно за другим. Я вспомнила хруст костей, когда ударила первого парня в нос. Он вскрикнул и, осыпая меня проклятьями, вслепую сделал выпад ножом. Я ударила его ботинком под колено. Раздался треск, затем мгновение тишины, и вот уже выкидной нож у меня в руках. Лезвие вошло ему в бедро. Он издал вопль. Я ударила его кулаком в лицо. Хрустнула кость, и он повалился вперед. И все за считанные секунды, поразилась я. Какие-то несколько мгновений, а я успела так его отделать, пока добежал Эрик.

Я не сразу все вспомнила, но ничуть не раскаивалась в содеянном. Я хотела причинить ему боль. Хотела, чтобы он пожалел о том, что считал меня беспомощной, слабой, неспособной дать отпор. Не останавливаясь я бросила взгляд на сбитые костяшки. Нет, я больше не слабая… но кем же я становлюсь?

– Что случилось с твоими руками? – воскликнула мама, когда я вошла. Она прижимала к уху телефон и торопливо бросила в трубку: – Позже поговорим.

Затем положила телефон и кинулась ко мне.

– Упала с велосипеда, – сказала я устало, скидывая сумку. Это не было совсем уж ложью. Не рассказывать же ей, что на меня напали на обратном пути после того, как я по ее просьбе доставила заказ. Это бы ее подкосило.

– Ты как, в порядке? – спросила она, беря мою руку. Я поморщилась и не столько от боли, сколько от пронзительного треска, едва не взорвавшего мою голову, когда она коснулась меня. И все же я сумела сдержаться, не вырвалась и покорно прошла с ней на кухню.

– Со мной все хорошо, – соврала я, держа руку под краном, пока она поливала холодной водой сбитые костяшки. – Ты сегодня рано пришла, – решила я сменить тему. – Мало народу было в кафе?

Мама удивленно посмотрела на меня.

– Маккензи, – сказала он, – сейчас почти семь часов.

Я взглянула в окно. Уже почти стемнело.

– Ох.

– Ты задерживалась, и я начала беспокоиться. Теперь вижу, что не зря.

– Со мной правда все в порядке.

Она выключила воду, промокнула руку полотенцем и достала из-под раковины флакон со спиртом. Промывая ссадины, она нежно дула на кожу. Это было приятно – не из-за спирта, конечно, от него просто адски щипало. Мне нравилось, что мама ухаживает за мной. В детстве я часто приходила домой со всякими ссадинами – ничего такого, обычные детские проказы. Мама усаживала меня на стол и обрабатывала порезы и царапины. Как бы я ни поранилась, она всегда могла помочь мне. Став Хранителем, я больше не выставляла напоказ свои раны, наоборот, прятала их, и, глядя, как мама обрабатывала ссадины Бена, замечала в его глазах то же, что чувствовала сама.

Я настолько привыкла скрывать свои порезы и ушибы и отвергать мамину заботу, уверяя, что со мной все в порядке, даже когда это было вовсе не так, что испытала невероятное облегчение только от того, что на этот раз можно было не прятать раны. Пусть даже пришлось немного приврать. Потом пришел папа.