Карл Александр - Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени

– Прошу прощения?

– Почему ты не признался, что женат? Чего ты боялся? Что я тебя пристрелю? То есть – давай не будем. Я и раньше спала с женатыми мужчинами.

Он покраснел.

«Ага! – подумала она. – Я права!»

– Какая ирония!

– В чем ирония?

– Дорогая моя девочка, ирония в том, что когда-нибудь я смог бы доказать тебе, что я – писатель и изобретатель Герберт Джордж Уэллс из Лондона 1893 года, но, похоже, мне так и не удастся убедить тебя в том, что я совершенно свободен и не связан.

– Да будет тебе, Герберт!

– Эйч Джи, – поправил он ее.

– Ну ладно, как тебе угодно! Раз у тебя не хватает духа признаться, то хотя бы объясни, зачем было придумывать эти враки насчет вращения в четвертом измерении в машине времени! По-моему, этому должна быть какая-то причина!

– Я бы согласился.

– Ну, и?..

– Это правда, – сказал он прямо.

– Ох-х-х, чтоб тебя! – Эми придвинулась к спинке кресла и уставилась в потолок.

– Ну что ж, так – значит, так. Будь добр, уйди.

– А что, если бы я смог доказать, что я Герберт Джордж Уэллс? И что я недавно прибыл в Сан-Франциско на машине времени?

– Это невозможно.

– Все возможно благодаря чудодейственным науке и технике.

– Слушай, прекрати, ладно? Просто прекрати и запри дверь, когда будешь уходить.

Она отвернулась и крепко зажмурилась, но ей не удалось подавить шевельнувшееся в глубине души любопытство.

– Послушай, разве я не был прав насчет того, что Стивенсон жив? Это была правда, так?

– Да.

– А что, если бы я смог доказать тебе, что я – это действительно я?

– Ладно, ладно! Дай подумать минутку, а?

Эми начала грызть ногти (а ведь эту привычку она переборола в восемь лет), отчаянно размышляя. Она вздохнула. Может, он ее и не обманывает, но то, что он утверждает, невозможно. Тем не менее ей надо довести эту историю до конца, надо проделать с ним каждый шаг этого пути.

Она резко встала. У нее закружилась голова, так что пришлось ухватиться за спинку кресла. Эми невольно улыбнулась. Ее головокружение было вызвано не эмоциональным стрессом: оно стало результатом охватившего ее странного восторга. А что, если он сумеет доказать свою честность? В этом случае ее тяга к нему может оказаться просто вселенской.

– Ладно, Эйч Джи. Доказывай.

– У тебя есть какие-нибудь инструменты? – требовательно спросил он.

– Инструменты?

Она не смогла скрыть недоумения.

– Ну, знаешь: пассатижи, отвертки, гаечные ключи, кусачки, дрели и тому подобное.

– Кое-какие есть, но зачем?

– И масло. Мне нужно машинное масло.

* * *

На углу Четырнадцатой улицы и Ноу, в неприветливом и неинтересном городском районе, Стивенсон вышел из такси, расплатился с водителем и быстро направился по адресу, который ему дала Марша. Неожиданно его пробрала дрожь: надетая на нем шелковая сорочка притягивала холод, создавая ощущение, будто она сшита изо льда. Завтра надо будет купить верхнюю одежду. Не скучное шерстяное пальто, а такую куртку из искусственной кожи, которую предпочитают здесь цветные мужчины.

По цементным ступеням он поднялся в вестибюль викторианского доходного дома. Вытертый ковер был чистым, однако пах плесенью, а в квартире первого этажа кто-то несколько часов назад поджаривал бекон. Стивенсон брезгливо поморщился, обводя прищуренными глазами выцветшую краску. Он терпеть не мог напоминаний о восемнадцатом веке.

Его взгляд скользнул по почтовым ящикам в поисках ее имени. Оно действительно там нашлось: Марша Макги, Ноу-стрит, 37. Повернувшись, он взбежал по лестнице, перешагивая через ступеньку. Если он помедлит сейчас, в момент своей первой настоящей любовной связи с женщиной, то выбежит из этого дома и с криком бросится на Бродвей. Ему не следует задумываться. Ему надо положиться на собственную животную притягательность. У него больше нет желания оплачивать свои вскрытия трупов.

Он неожиданно быстро добрался до нужной квартиры, судя по цифрам на двери. Под ними оказался дверной глазок и металлический дверной молоток с облупившимся медным покрытием. Он набрал в грудь воздуха и ударил по деревянной створке.

– Секундочку!

Стивенсон услышал быстрые шаги – а потом дверь распахнулась (без благоразумного взгляда в глазок). Он ощутил приятную волну теплого воздуха.

– Привет! Заходи.

На ней были надеты джинсы и облегающая майка, притягивающая взгляд к грудям и обнаженным плечам. Ее густые волосы, недавно расчесанные, сияли, заставив его вспомнить запретную французскую открытку, которую он как-то нашел у отца в кабинете: она называлась «Леди Годива».

Он нерешительно вошел в квартиру. Не слишком ли он нарядно одет? Если это и было так, она на это внимания не обратила. Взяв его за руку, она провела его по дощатому полу и толкнула на раздвижной диван. Других предметов мебели в комнате не было.

– Хочешь винный кулер?

Он кивнул.

– Отлично, я уже пару приготовила.

Марша вышла на кухню и быстро вернулась с двумя стаканами. Вручив ему один, она поставила второй на пол у дивана, после чего ушла через проем, где когда-то была двустворчатая дверь, в темную часть помещения, которая теперь служила ей будуаром.

Он увидел, что она копается в комоде (может, хочет надеть блузку?), и, отвернувшись, попробовал принесенный ею напиток. Это оказалась смесь содовой и красного вина с коркой лимона. Не особо впечатлившись, он все же был рад смочить пересохшее горло прохладной жадностью.

Марша вернулась в комнату, покачивая на ходу бедрами, и подошла к фонографу, стоящему на окне мансарды.

– Тебе нравится Флитвуд Мак?

– Вполне, – ответил он неопределенно, испытывая легкое любопытство.

– У меня все знакомые балдеют от Линды Ронстадт, а по-моему, она слишком печальная. Все эти неудавшиеся отношения и одинокие ночи. Это не жизнь. – Тут она засмеялась. – Но от таких денежек, как у этой цыпочки, я не отказалась бы!

Она нажала кнопку на проигрывателе и прибавила громкость. Комнату затопил звук – и Стивенсон инстинктивно подскочил на месте и вскинул руки, инстинктивно торопясь защитить барабанные перепонки. Он был уверен, что музыка слышна в нескольких кварталах отсюда, а Марша ритмично раскачивалась в центре комнаты, словно в таком звуке не было ничего особенного. Он расслабился, получая удовольствие от примитивного ритма и высоких гармоничных тонов. Эта музыка была лишена величественности его любимого «Кольца Нибелунгов» (ему посчастливилось слушать это произведение в исполнении Лондонского симфонического оркестра, которым дирижировал сам гениальный Вагнер, когда он, Стивенсон, был студентом первого курса естественных наук), однако она его устраивала. Он улыбнулся. Вполне сойдет.

Хозяйка квартиры села рядом с ним и разжала левый кулак, в котором оказалась самодельная сигарета. Она раскурила ее и глубоко затянулась. Запах был ему незнаком: это не были ни табак, ни опиум, который он пробовал в убогих заведениях Ист-Энда.