Павел Багряк - Синие люди. Повесть

- Кому «нам»?

- Вы думаете, что стоите на страже закона? - оставляя вопрос Гарда без ответа, сказал Дорон. - Что без вашего участия общество превратится в джунгли? Наивный вы человек! В своем мундире порядочности вы стоите в самом центре джунглей, уверенный в том, что ваш мундир облагораживает все общество! А он только обманывает его, создает иллюзию порядка и справедливости. Вы задумывались когда-нибудь о том, для кого законы издаются? И стоят ли они того, чтобы их охраняли? От кого охраняли? Нет, дорогой мой Гард, обращайтесь со своими законами как вам угодно, но нас… Вы спрашиваете: кто это «мы»? Так вот, нас, эти законы издавших, лучше не трогайте. Мы живем по другим правилам, если угодно, по правилам джентльменской игры. Мы издали законы для других, а сами в них просто играем, вы это понимаете? - Гард подавленно молчал. - Вы наше оружие, комиссар, а не оружие против нас! А то, что я сейчас вынужден делать вид, что вас боюсь, так это только вид, и объясняется моя вынужденность вовсе не тем, что вы комиссар полиции и олицетворяете закон, а тем, что вы угрожаете мне силой! - Дорон бросил взгляд на Таратуру и продолжил: - Через минуту пистолет окажется в руках моего помощника, и тогда уже я заткну вам глотку, комиссар! При чем тут закон, который вы так ревниво охраняете? Давайте исходить не из того, что преступно в этом мире и что не преступно, а из того, кто из нас в данный момент сильнее. Вы? Вот мне и приходится вас убеждать… Как видите, я откровенен с вами, Гард, надеясь на то, что, как человек умный, вы поймете наивысшую справедливость, заложенную в моих словах. В конечном итоге тягаться со мной вам будет трудно, это вам тоже следовало бы понять. А теперь - к делу. Уж больно заговорились.

Дорон уже был полным хозяином положения, это чувствовали все, и Гард в первую очередь. Пистолет в руках Таратуры выглядел пережитком прошлого.

- Что я хочу от вас? - сказал Дорон, словно Гард был его машинисткой, а он собирался продиктовать ему некий текст. - Я хочу из врага превратить вас не просто в постороннего человека, а в своего единомышленника.

- Это уже слишком! - сказал Гард и мрачно добавил: - Скорее в соучастника?

- Об этом уж я не мечтаю! - улыбнулся Дорон. - Во всяком случае, я хочу, чтобы вы прониклись той целью, ради которой затеян весь эксперимент. Думаете, у меня не было сомнений - запускать его или не запускать? Были. Но если бы не я начал это дело, начал бы кто-то другой… и вовсе не в Ньюкомбе, комиссар! Дело в том, что существует несколько аспектов решаемой нами проблемы. Прежде всего национальный. О нем я говорить долго не буду, вам и так ясно, что нация, первой колонизировавшая другую планету, получает огромные преимущества. Другой аспект - чисто человеческий: расширение сферы жизни, овладение энергетическими источниками, - в понятие «человеческий» аспект я вкладываю весь комплекс, состоящий из социального, экономического, культурного и прочих аспектов, - словом, все то, что демагогами и журналистами называется «победой разума»…

- Победой во имя чего? - спросил Гард, продолжая оказывать Дорону хоть слабое, но все же сопротивление.

- Во имя прогресса! - торжественно ответил генерал, прекрасно понимая, что этот ответ тоже содержит изрядную долю демагогии, но его, можно сказать, уже «несло». - Разумеется, есть и сугубо личный аспект, который я не намерен скрывать от вас, комиссар: мой собственный! Человек, осуществивший такую программу, - надеюсь, вы это понимаете, - становится полновластным хозяином по крайней мере колонизированной планеты! Что же касается будущих марсиан, то, не попади эти люди к нам, они были бы простыми клерками, рабочими, рядовыми интеллигентами, вели бы рутинную жизнь, имели бы рутинные радости и огорчения, а в конечном итоге к ним пришло бы полное забвение. Теперь же их ждет судьба первых колонистов - суровая, трудная, но прекрасная и героическая, полная романтики. Их имена будут золотом вписаны в историю!

- Почему бы вам, генерал, не быть среди них? - сказал Гард.

- А что? Если бы не земные заботы… - Дорон без особого труда изобразил на лице всю сумму этих забот, помешавших ему влезть под купол. - Кстати сказать, - продолжил он через паузу, совершенно ошарашив Гарда, - наша дорогая Дина отдала своего единственного ребенка профессору Яншу…

Комиссар вскинул на Дину глаза и увидел не лицо, а белую маску.

- Хорошо, - сказал Гард, - тогда объясните мне, генерал, почему, располагая таким количеством доводов в пользу вашей программы колонизации Марса, вы так страстно желаете сделать меня единомышленником, а не…

Дорон понял с полуслова.

- Вы хотите спросить, чего я боюсь? - произнес он все с той же нестерпимой откровенностью, которую можно позволить себе лишь с человеком, неотвратимо приговоренным к смерти, или с самым близким другом, при этом глухонемым. - Извольте. Я боюсь разглашения моей тайны, но вовсе не среди широких масс народа. Тут я все рассчитал: народ мне не помешает, я знаю его психологию раба, скорее он мне поможет! Я боюсь равных себе, комиссар. Узнав об этом деле, они начнут меня бояться и сорвут эксперимент.

- Что же тогда будет? - спросил Гард.

- Плохо будет, - с необычайной простотой ответил генерал. - Они приведут в действие тот самый формальный закон, который вы олицетворяете, и посадят меня в тюрьму, благо кое-какие формальные основания для этого могут быть найдены. «Зону» они прикарманят, поделят между собой, у нее будет не один шеф, как сейчас, а десяток или полтора. Или просто ее уничтожат, если не смогут договориться, это очень легко сделать - нажатием одной кнопки. И все это со всеми обитателями, как синими, так и белыми, взлетит на воздух… - Дина Динст вздрогнула при этих словах и сжала пальцами виски. - Но как бы там ни было, - продолжил Дорон, не обратив внимания на Динст, - сорвется эксперимент или осуществится, моим пациентам нет дороги на Землю: либо на Марс; либо на тот, свет, либо вечное заточение в этом инкубаторе под куполом.

- Н-да, - сказал Гард. - Ну а я тут при чем?

- От вас зависит решение вопроса. Уничтожить вас я сейчас не могу, простите за циничное признание. Я ведь понимаю, что вы проникли сюда, сохранив где-то гарантию своей неприкосновенности. Но если вы, комиссар, мне пока не по зубам, я хотел бы иметь вас в виде единомышленника. - Дорон улыбнулся. - У вас безвыходное положение. Гард!

- Тупик.

- Да, тупик. И у меня тоже.

Они умолкли и некоторое время молчали.

- Мне действительно трудно, как никогда, - признался Гард. - Увы, генерал, единомышленник из меня все же не получится, хотя ситуация обрисована вами достаточно верно и в логике вам тоже не откажешь. Я плохо спорил с вами, но не потому, что был согласен с вашими доводами, а потому, что общество, в котором мы живем, не подсказывает мне убедительные аргументы против. Больше того, оно скорее аргументирует ваше мракобесие, - стало быть, стоит того, чтобы вы существовали и делали свое черное дело. Это обстоятельство ставит меня в настоящий тупик, генерал! Я ничего не могу поделать ни с моим обществом, ни с вами, я способен лишь на маленькое конкретное добро, а оно заключается в том, чтобы спасти жизнь несчастным обитателям купола. Сто пятьдесят детей, в числе которых сын моего друга и ребенок Дины Динст, - ваши заложники. И не только ваши! Они как бы заложники пороков нашего общества - я давно это понял, генерал, но я на что-то надеялся, искал лазейку, позволял вам выговориться до конца… - Гард подошел к столику, взял бокал и одним махом опрокинул в себя его содержимое. Затем произнес, слегка поморщившись: - Ладно, давайте исходить из того, что мир все же будет оповещен о случившемся.