Ирина Муравьева - Розалинда. Детектив

Грэйс заметила, что я тоже смотрю на Генри.

— Подружились с юным Соквелом? — снова в своей сладкой манере спросила она.

Я с трудом сдержала желание послать ее восвояси.

— Да, Генри хороший парень, — вместо этого сказала я.

— Понимаю, — протянула Грэйс, — Его мама, насколько мне известно, тоже тут со всеми дружила.

Предложение было самым обычным, но мне опять не понравилась интонация и ударения, которые ставила Грэйс.

На этот раз Грэйс не заметила выражения моих глаз. Вместо, она снова посмотрела на Генри, и побормотала, более для себя, чем мне:

— Он смотрит на всех нас, будто видит и знает больше остальных. Но я знаю кое-что и о нем.

Впервые, за весь наш разговор, я заинтересовалась. И сразу же мы были прерваны.

— Я точно намерена приобрести сегодня кольцо с рубином, — сказала Аманда Освальд, подошедшая к нам в этот момент, — Надеюсь, Грэйс, ты не возражаешь? Оно, вроде, принадлежало твоей матери?

И Аманда, великолепная, как всегда, в своем алом платье с декольте, сверкнула жемчужными зубами и села возле меня.

— Нет, Аманда, что ты, — пожала плечами Грэйс, — Оно отлично подойдет тебе. По крайней мере, на одну руку.

Аманда побледнела. Грэйс же встала из-за стола. Я пыталась понять, к чему был ее намек, как она снова обратилась ко мне.

— Был очень приятно поговорить с вами, — сказала она, — И надеюсь продолжить наше знакомство. Нам ведь обеим есть о ком поговорить.

Ее глаза упали на Александра, сидевшего вдали от нас вместе с Фридрихом. Александр, как и всегда, замер под блеском ее серости.

Но долго держать чары Грэйс не стала. Она гордо подняла нос и вышла из залы.

— О, как бы я хотела посмотреть на нее в воображариуме, — прошипела Аманда. Я лишь тихонько дотронулась до ее руки в знак поддержки.

— Лот тридцать восемь! — провозгласил лициатор, — Кольцо. Женское. Белое золото. 750 проба. Инкрустировано алым рубином в шесть карат. Магическим артефактом не является. Начальная цена — двести золотых.

— Триста, — подняла руку Аманда.

Она была верна своему слову. Я мельком бросила взгляд на Грэйс Арон, но та была невозмутима.

— Триста золотых раз, триста золотых два…

Похоже, у Аманды не было конкурентов.

— Триста золотых…

— Пятьсот золотых!

Голос и поднятая рука принадлежали Александру. Мое сердце остановилось. Неужели…?

— Пятьсот золотых раз, — принял цену лициатор, — Пятьсот золотых два. Пятьсот золотых три. Продано за пятьсот золотых господину Магсу.

Александр встал со своего места, подошел к постаменту, получил свой лот. При этом его сопровождали самые ледяные взгляды. И один из них был мой.

— Разве тебе не запрещено участвовать в аукционе? — прошипела я, когда он сел на место.

— Обычно мы не участвуем, — спокойно сказал Александр, — Но правил запрещающих нашей семье это делать — нет.

— Но…

— Розалинда, это мое дело, — отрезал Александр, — И сидите тихо…

На этом наш разговор был закрыт.

Краем глаза я видела, как на сером лике Грэйс Арон появилась ухмылка.

Поле была продана еще пара безделушек, и лициатор объявил перерыв.

Когда Александр пил чай, к нему подошел Фредерик.

— Я рад, что ты решил поиграть с нами, — сказал он, — Жду не дождусь сразиться за лот чести с достойным противником.

Он криво усмехнулся Александру, подмигнул мне, и удалился.

Настроения говорить с этим любителем серых цап у меня не было, и, не имей я обязательств детектива, то я непременно оставила бы Александра один на один с его предметом обожания: сегодня он как никогда много смотрел на Грэйс Арон. Но все же, долг обязывал меня спросить:

— И за что мы собираемся сражаться с Фредериком? Уж не за честь ли прекрасной Грэйс?

Да, получилось как-то не очень по-деловому. Виновна.

Александр посмотрел на меня. И в глазах его читался странный интерес.

— А ты еще не поняла, кто такой Фредерик? — спросил он меня.

Я хотела было открыть рот, чтобы ответить «Ты не потрудился мне об этом рассказать!». И тут мелкие кусочки сложились воедино. Странный вид. Отсутствие фамилии, титула и видимых причин иметь деньги, но явное наличие их. Презрение Александра. Бравада перед ним Курта Хьюгсона. Все шуточки и подковырки, которыми бросался сам Фредерик. И его осведомленность во всеобщих делах. Я поняла. Фредерик был «посредником» на аукционе. Человеком, которого кто-то нанял, чтобы тот всегда предлагал высшую цену за желанный лот. А в нашем случае — когда аукцион был видом королевского суда, и лотами были честь и жизнь — Фредерик, нанятый скорее всего тайной королевской полицией — был не более чем палачом, имевшим возможность «купить» себе жертву.

Я пошла в конюшню — мне надо было подумать. Поухаживать за своей лошадью — тоже была неплохая идея. Я налила лошадке воды, дала корму, взяла расческу в руку. Медленно, я начала расчесывать гриву.

Если Фредерик — посредник — то чьи интересы он представляет? Королевской полиции? Или он может обслуживать еще нескольких клиентов, предпочитающих отсидеться в темноте, и не пачкать свои руки, предоставив это Фредерику? И есть ли возможность, что и убийца может нанять Фредерика как посредника в своей работе? Боюсь, здесь — на аукционе, где нет чести и морали — возможно все. И не думаю, что такой человек, как Фредерик, будет гнушаться работой, если за нее ему заплатят деньги… Кстати о деньгах. Какими средствами оплаты обладает Фредерик? Будет ли это только золото? Или для достижения своей цели(вернее — цели клиента) он пойдет дальше?

— Розалинда, это вы? — услышала я сзади себя голос Генри Соквела.

— Да, Генри.

— Я так и почувствовал, — улыбнулся тот.

Голос его сегодня был очень грустным.

— Тебе помочь с твоей лошадью? — спросила я, глядя, как слепой юноша наливает воды своей лошадке.

— Спасибо, Розалинда, я справлюсь, — ответил Генри, — С самого детства я ухаживал за лошадьми. Это помогает таким как я почувствовать мир.

— Понимаю…

Я продолжала расчесывать гриву своей лошадке, Генри же принялся за свою.

— Честно, будь у меня выбор — я лучше был бы конюхом, чем богатым антикваром.

— Ты не любишь антиквариат? — спросила я.

Генри остановился и будто бы посмотрел на меня.

— Я ненавижу этот аукцион, — сказал он.

Я промолчала, хотя и сама начинала чувствовать нечто подобное.

— Мама говорит, здесь нужно абстрагироваться от всего, не смотреть, не думать, лишь покупать то, что тебе интересно. Но здесь тяжело не смотреть даже с моими глазами, — продолжал Генри.

— Ты можешь попросить ее больше не посылать тебя сюда, — мягко сказала я.

И тут же я ждала шквала возражений от Генри: он ведь был единственным наследником целой антикварной империи. Как он может взять и отказаться от участия в аукционе, приносящем столько дохода семье?