Люси Сорью - Страна василисков

— Почему я? — спросил я, наконец, всё ещё глядя в сторону. Почти нетронутую чашку я так и держал в руке.

— Наш уговор всё ещё остается в силе. — сказала Минадзуки. — Кроме того, нам действительно нужен будет кто-то от полиции. На всякий случай. Тебя же не отстранили от исполнения, верно?

— Я же не сдал Линзу. — проговорил я. — Но посмотри на меня. На мне живого места нет, Минадзуки. Зачем я тебе?

— Лучше уж ты, чем какая-то инспектор с завышенным самомнением. — ответила Минадзуки. — По крайней мере, тебе я доверяю.

Я обернулся. Минадзуки внимательно смотрела на меня, сцепив пальцы в замок перед собой. На её лице не было и намёка на улыбку.

— А кроме того, ты заслуживаешь быть там. — серьёзно сказала она. — Я отобрала у тебя расследование, Штайнер. В некотором роде я виновата в том, что тебя ранили. — она двинула головой в сторону моей неподвижной левой руки. — Я хочу искупить вину.

— Ты её не искупишь, если меня убьют! — выкрикнул я. — А именно это и случится! Потому что сейчас — сейчас! — меня убьёт первая же пуля! Знаешь, я на многое готов пойти ради своей работы, но становиться обузой я не хочу!!

Я замолчал, тяжело дыша. Горло, едва переставшее саднить, разболелось вновь.

Минадзуки молча смотрела на меня.

— Штайнер, — спокойно сказала она. — Ты не будешь обузой. Не больше и не меньше, чем я. А я далеко не обуза. И тебя не убьют. Ты будешь в бронекостюме. Тебя будет прикрывать спецназ ГСБ. И я.

— Об этом я и говорил! — крикнул я. — Опомнись! Что тебе важнее: поймать и прикончить убийцу или сторожить калеку-полицейского?!

— Калеку-полицейского, которому я обязана всем этим делом, всеми уликами? — спросила Минадзуки. — Которого только что попытались убить в пяти метрах от его квартиры? И убили бы, если бы я не подоспела вовремя?!

Я сглотнул. Ответный выпад застрял у меня в горле.

— Ты слишком опасен для него. — отчеканила Минадзуки. — Что бы ты ни думал про себя, Штайнер, но враг не того же мнения. Он пытался убить тебя дважды. Руками Фаулер. Руками робота. Кто гарантирует, что он не попытается убить тебя в третий раз?

Она подалась вперед. Золотые глаза полыхнули огнём.

— Тебя не убьют, Штайнер. — повторила Минадзуки. — Я этого не допущу.

Свет зажёгся в большой комнате, стоило нам с Минадзуки переступить порог. Зелёные пятна «АКУЛОНа» больше не играли на крышке рояля; за стеной ливня неоновое зарево размывалось до облака кислотно-зеленого тумана.

— А у тебя здесь неплохо. — прокомментировала Минадзуки, оглядываясь по сторонам.

— У меня здесь пусто, ты хотела сказать. — бросил я, проходя в спальню. Там я задержался только для того, чтобы оставить в ящике стола Линзу, кобуру с опустевшим пистолетом и флешку Адатигавы.

Вернувшись, я застал Минадзуки разглядывающей обеденный стол на шесть персон. Слой пыли, скопившийся на нём, был чуть меньшим, чем на рояле, но мне всё равно стало неловко.

Шесть персон собиралось за этим столом только однажды, когда с Монмартра прилетели родители, а из округа — Мицуко. Гостей принимали мы вдвоём с Алисой. Не самая правильная комбинация по сатурнианским меркам, но родители остались нами довольны.

С тех пор стол на шесть персон так и стоял нетронутым.

— Не пусто, а просторно. — возразила Минадзуки. — Потолок высокий, люстра очень интересная… и стол. Знаешь, я не ожидала увидеть у тебя обеденный стол.

— Как видишь. — неловко пробормотал я, глядя на злочастный светильник в форме трёх наполовину раскрытых лепестков. Люстра разбрасывала по краям комнаты замысловатые кружева теней. — Я ничего не менял.

— Даже стол? — прищурилась Минадзуки.

— Ну, кроме стола.

Это было ужасно неловко.

Я ничего не смог возразить Минадзуки. Был я обузой или не был, но она была права. Я был слишком глубоко впутан в это дело, чтобы просто развернуться и умыть руки. Оставался только один способ. Найти убийцу. И ликвидировать его.

Минадзуки не стала говорить, что останется со мной. Это было понятно и без слов.

Из-за чего мне и было неловко.

— И рояль… — восхищённо протянула Минадзуки, обходя стол; она подошла к злочастному инструменту, смахнула пыль с крышки, и запоздало обернулась ко мне: — Можно?

— Конечно. — сказал я, подходя к ней. Минадзуки приподняла крышку и откинула её, открывая ряды чёрно-белых клавиш. Она нажала на одну из них: рояль издал нерешительный звук, будто пробуждаясь от глубокого сна.

— Ты играешь? — спросила Минадзуки, оборачиваясь ко мне. Я опустил глаза, глядя на клавиатуру. Пальцы помимо воли легли на неё.

— Играл когда-то. — проговорил я. — Мне не очень нравилось.

— Тогда почему?

— Любой приличный мальчик должен уметь играть на рояле. — двинул плечом я. — Не знаю.

— Нет. Зачем держать его дома?

Я не ответил. Пальцы надавили на клавиши, и рояль зазвучал — раскатисто и неловко, заглушив дробное стаккато дождевых капель.

Минадзуки заворожено глядела на меня, а я играл — мелодию, разученную когда-то давно, в другое время, целую вечность назад. Музыка лилась из-под клавиш, чуждая и непривычная, неловкая и неоконченная.

И вдруг оборвалась.

— Не знаю. — тихо сказал я и отвернулся. Я действительно не знал.

За все эти годы я ни разу не играл на рояле.

Пальцы Минадзуки сжали мою похолодевшую ладонь. Она подошла совершенно неслышно; ноги в чёрных чулках мягко ступали по ковру. Рука легла на моё бесчувственное плечо. Золотые глаза нежно и чарующе смотрели на меня.

Я подался вперед, и её губы встретились с моими. Дрожь пробежала по всему телу, и она прижала меня к себе, крепче, чтобы никогда не отпускать, и во всей вселенной не существовало ничего, кроме её губ.

— Милостливые боги, Мицуру, — прошептала Валерия, — ты выглядишь кошмарно.

Я проснулся.

Зеленое марево «АКУЛОНа», сопровождающее мои пробуждения, сияло неоновым заревом через плотно задвинутые шторы. Было слышно, как по окнам дробно стучит дождь.

На внутренних часах было полвторого ночи.

Я осторожно повернул голову: рядом со мной спала Минадзуки. Длинные чёрные волосы разметались по подушке. Из-под края одеяла осторожно выглядывало голое плечо. Во сне она казалась безмятежной.

Интересно, сколько мы проспали? подумал я, залюбовавшись ею. Я действительно не мог вспомнить, когда же мы всё-таки уснули. Но хорошо помнил, что до этого у нас был целый вечер.

Прекрасный вечер.

Всё случилось будто само собой. Я смутно помнил, как мы оказались сначала в спальне, а потом — в постели, и гораздо лучше помнил то, что случилось после. Валерия, белая, словно сияющая изнутри. Страсть, отчаяние и одиночество одновременно. Левая рука, лежащая безжизненным грузом.