Люси Сорью - Страна василисков

— Иди. — сказала она. — И береги себя.

Люфтмобиль взмыл в воздух за моей спиной, снова качнув кронами деревьев. Подол плаща хлестнул по ногам. Рука сжимала чёрные ножны меча.

Мне стоило всех своих сил не обернуться.

Кафе «Хайфиш» скрывалось за деревьями набережной аллеи. Каменная стена набережной здесь выдавалась в круглую террасу, одну из множества таких же; всю её скрывал навес кафе. Волюметрическая вывеска изображала облизывавшуюся акулу с повязанной на шею салфеткой: в одном плавнике у акулы была трёхзубая вилка, а другим она как-то ухитрялась держать палочки для еды. Жабры ритмично открывались-закрывались; язык акулы так и бегал по её зубастому рту.

Прекрасное место, кисло подумал я. Как раз в духе Адатигавы.

В кафе давно уже не было посетителей. Террасу заставляли круглые столики с закинутыми на них стульями. Ветер хлопал краями навеса. Только один столик, у самого каменного парапета террасы, был занят.

Провожатая — в ней я узнал давешнюю златовласую Мишель — провела меня вглубь террасы, мимо полупустой барной стойки с померкшей доской «МЕНЮ». За столиком сидела Адатигава.

Как и всегда, она была в платье — сегодня тёмно-синем, с крошечными розовыми цветками, в которых легко угадывались азалии. Шею облегал белый подворотник. Тщательно собранные волосы Адатигавы сбоку удерживала поблёскивающая светодиодами заколка. Завидев меня, она отставила в сторону свою чашку и обернулась ко мне:

— Господин Штайнер! — начала она. — Как я рада видеть вас… — она осеклась, внимательнее вглядевшись в меня. Я недоуменно смотрел на неё.

— Милостливые боги, Мицуру, — проговорила Адатигава, — ты выглядишь кошмарно.

Таким тоном Адатигава не разговаривала со мной уже несколько лет — если быть точным, со времен нашего первого знакомства. Так же давно она не называла меня и по имени.

Мицуру. В её устах моё имя звучало почти нежно.

— Присаживайся. — приказала Адатигава, кивком указывая на стул; Мишель поспешно отодвинула его, и я присел за стол. — Мишель, кофе господину Штайнеру.

— Чай. — подал голос я. Адатигава виновато улыбнулась.

— Мишель, чай господину Штайнеру. — поправилась она. Мишель поклонилась и ушла, и Адатигава обернулась ко мне.

— Во что ты вляпался? — без обиняков спросила она. Я поморщился. Слышать Адатигаву, говорившую обычным тоном, без всегдашней своей подчёркнутой вежливости, было странно: уж слишком много в этом было воспоминаний. — Я знаю, что вчера произошло, но на тебе лица нет!

— Я весь день на ногах. — ответил я. — Так что произошло?

— После. — предостерегающе подняла руку Адатигава. — Всему свое время.

Подошла Мишель, поставив передо мной чашку с блюдцем. Я благодарно кивнул и отпил: моему любимому чаю этот в заплатки не годился, но он был горячим, и это был чай.

О большем я сейчас и мечтать не смел.

На исходе мартовского дня на набережной было холодно — а особенно сейчас, в последние минуты перед дождевым циклом. На дальнем берегу Швестерзее, в Уберзееквартире, уже зажигались первые огни.

Адатигава терпеливо ждала, пока я допью чай. Меч лежал у меня на коленях; мне больше некуда было его пристроить.

Меч в ножнах, табельный пистолет в кобуре… я был во всеоружии. Как жаль, что весь этот арсенал был совершенно бесполезен.

— Вы хотели меня видеть. — сказал я, отставляя опустевшую чашку. Чай приятно согревал меня изнутри; в меня будто заново вдохнули жизнь. — И большое вам спасибо за чай, госпожа Адатигава.

— О, прошу вас. — подняла ладонь Адатигава, снова возвращаясь к подчёркнуто вежливой речи. — Меньшее, что я могла сделать для вас, господин Штайнер. Да, вы правы. Я хотела вас видеть, и это действительно не терпело отлагательств.

Её рука опустилась на стол, зашуршав длинными рукавами. Пальцы побарабанили по тёмной, безжизненной поверхности столешницы.

— Вы знаете, почему я пригласила вас именно сюда, господин Штайнер? — спросила Адатигава, глядя на разбегавшуюся по чёрным водам озера рябь. — В кафе «Хайфиш»?

— Я могу догадываться. — вежливо заметил я. — Хироко Вишневецкая?

— Совершенно верно, господин Штайнер. — проговорила она, всё ещё глядя на озеро. Тусклый вечерний свет очёрчивал благородный профиль Адатигавы: острый прямой нос, вздёрнутые брови, волосы, собранные в пучок, подворотник платья, охватывающий шею. — Мы завербовали Хироко Вишневецкую именно здесь. Предложили ей помочь нам в наших делах. Она согласилась. — губы Адатигавы тронула печальная улыбка. — Вы с самого начала были правы, господин Штайнер: «Монплезир» замешан в этом деле. Я замешана в этом деле.

— И вы были удивлены. — добавил я. — Когда я показал вам её фотографию.

— Когда я услышала от вас, что госпожа Вишневецкая мертва. — поправила меня Адатигава. — За два дня до нашей с вами встречи одну из наших сестёр — ту, которая и связывалась с Вишневецкой — нашли мёртвой в её собственной квартире. С перерезанным горлом. Когда я увидела тело Вишневецкой на вашей фотографии, я заподозрила неладное. А на следующий день… — она сделала паузу; я заметил, как губы Адатигавы задрожали, — …я узнала, что погибла госпожа Сэкигахара. С которой я разговаривала всего за несколько часов до её смерти.

Я молчал. Адатигава знала Сэкигахару. Причём, похоже, знала её весьма близко.

— Подумать не могла, что разговариваю с ней в последний раз. — тихо проговорила Адатигава. — И подумать не могла, что её убьют. Точно так же, как убили всех остальных: Вишневецкую, нашу сестру Жермен… и не оставили ни следа.

— Вы знали Сэкигахару. — прервал её я. — Но вы ничего мне не сказали.

Адатигава медленно повернулась ко мне.

— Я не знала. — ответила она. — Тогда ещё не знала. Понимала, что всё это не могло быть просто совпадением… но затем Фрида позвонила мне. А затем её убили.

— Вы провели убийцу в Титан-Орбитальный. — медленно проговорил я. — Вы и Конституционная партия.

— Вы уже догадались. — сказала Адатигава. — Фрида Сэкигахара была моей подругой, господин Штайнер. С тех самых пор, как мы с ней учились в одном классе старшей школы. Потом Фрида поступила в Тидай, а я, — повелительница мафии Титана-Орбитального невольно улыбнулась, и даже эта грустная улыбка очень напоминала оскал акулы с вывески кафе, — пошла по этой скользкой дорожке. Но мы всегда были дружны. Казначей Конституционной партии — полезная союзница, а я умею ценить дружбу. Мы оказали друг другу множество услуг, господин Штайнер. И когда Фрида позвонила мне и сказала, что нуждается в моей помощи, я не смогла ей отказать.

— Вы понимаете, — тихо спросил я, — что это государственная измена?

— Да. — только и сказала Адатигава, глядя прямо на меня. — Фрида так и сказала. Позавчера вечером, когда позвонила мне.