Вадим Панов - Людоед пойман

Разговаривая с комендантом, Берецкий проявил понятную вежливость: снял и оставил болтаться на груди маску Z, лучшую модель для очистки воздуха, но периодически, когда кашель усиливался, прикладывал ее к лицу.

— Эта зона не особенно важна, но при этом — велика, поэтому мы ограничились патрулями и электронными детекторами, — неохотно ответил Куманин. — Но детекторов мало, и их можно без труда вычислить сканером.

— То есть тут проходной двор, — уточнил Туман.

— Тут по большому счету свалка металлолома, — хмыкнул комендант. — Он принадлежит нам, но он все-таки металлолом.

— Понятно. — Берецкий шумно чихнул, едва успев закрыть лицо ладонями, извинился, сделал несколько вдохов через приложенную к лицу маску, отнял ее и кивком указал на высоченного кудрявого мужчину, хмуро слушающего доклад подошедших солдат: — Это Порох?

— Да, — подтвердил Куманин.

— У него есть зацепки?

— Два дня назад убили женщину…

— Я слышал.

Комендант покосился на Тумана, показывая, что не привык, чтобы его перебивали, но замечания делать не стал, продолжил:

— Порох сказал, что они с Шамилем вышли на след. Сказал, что то убийство совершил умный и осторожный парень, но они подготовили для него ловушку.

— Здесь?

— Да.

— Почему Шамиль был один?

— В этом заключалась главная уловка, в противном случае Жрущий в нее не попал бы.

— Он и так не попал.

— Да…

— Я не спрашивал. — Туман снова перевел взгляд на Пороха, прищурился и негромко спросил: — Он не будет против моего участия в расследовании?

— А почему он должен быть против? — удивился комендант.

— Это дело стало слишком личным, — объяснил Берецкий. — А я — чужак.

— Ты — ликтор.

— В первую очередь я — чужак, который будет лезть грязными лапами в расследование смерти отличного парня. — Туман помолчал. — Я уже попадал в подобные обстоятельства.

— Понятно, — ответил Куманин излюбленным словечком собеседника, после чего продолжил: — Порох не будет против. Шамиль был одним из нас, поэтому нет сейчас важнее задачи, чем найти суку и…

— Выдрать экскаватором сердце, я помню.

— Да.

— Вас устроит, если я просто убью людоеда? — Берецкий зашелся в кашле, приложил руку к маске, но приставлять ее к лицу не стал, чтобы не разрывать реплику. — Мертвый людоед для меня все равно что пойманный.

— Устроит. — Комендант помолчал. — Эшелон идет до Белозерска шесть часов, это — твое время.

— Почему вы считаете, что людоед будет в эшелоне?

— Потому что это самый большой состав, который уходит сегодня, и я хочу, чтобы им занялся ты. Все остальное мы проверим сами.

— Мой гонорар?

— Моя признательность, двести радиотабл и бесплатный проезд до любой нашей станции.

— Пятьдесят радиотабл сейчас, это невозвращаемый аванс. Плата за беспокойство.

Небольшие радиоактивные ИП [1] Источник питания. для микрогенераторов Таля действительно походили на таблетки и ценились в Зандре почти так же высоко, как золото. Они служили и по прямому назначению, и в качестве второй валюты, и полсотни радиотабл можно было назвать весьма приличной суммой.

— Ты всегда такой наглый?

— В большинстве случаев я убиваю людоедов бесплатно, просто ради того, чтобы они сдохли, — спокойно объяснил Туман. — Позволь мне заработать на выгодном заказе.

— Ладно, — усмехнулся Куманин. — Договорились.

Вопреки ожиданиям, самыми страшными стали отнюдь не первые дни после Времени Света. Самыми кровавыми — да. Самыми шумными, грохочущими, переполненными смертью, страданием, болью, растерянностью… — да. Но не самыми страшными. Удар той короткой — всего на два часа — войны был стремителен, бояться было некогда, люди или погибли, или оказались заняты выживанием.

А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…

А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно, и потому самое страшное произошло через четыре месяца после Времени Света.

Когда случился голод.

Когда настали Жрущие Дни.

Многие фабрики синтетической пищи были повреждены, другие остановились, потому что закончилось сырье, где-то сумели восстановить гидропонные фермы, однако посевы еще не дали урожай. Запасы консервов подошли к концу…

Вот тогда и стало по-настоящему страшно.

Для государств, которые только-только формировались на обломках цивилизации, это стало первой и очень серьезной проверкой на прочность, и они прошли ее с честью, сумев уберечь население от совсем уж адских испытаний. Да, кое-где ели кожаную одежду и кору чудом уцелевших во Времени Света деревьев; где-то пытались перебиться охотой, убивая тощих животных и съедали их полностью, даже кости толкли в муку и делали лепешки.

А в Зандре появились каннибалы.

Сейчас о Жрущих Днях стараются не вспоминать, о них не принято говорить, но все знают, что те страшные недели наложили отпечаток на новый мир. Сделали его чуть жестче, чуть злее. После тех страшных недель в Зандре появились люди, а правильнее сказать — нелюди, — которые не смогли или не захотели остановиться, продолжили есть людей даже после того, как гидропонные фермы дали урожай, заработали фабрики и выросли новые звери.

Еда появилась, но потребность в человечине осталась.

Дни подарили Зандру Жрущих — мужчин и женщин, молодых и старых, сильных и слабых, скрывающих свои пристрастия и бахвалящихся ими, сбивающихся в банды и действующих исподтишка. Убивающих, чтобы есть.

Убивающих.

Жрущие не могли не проливать кровь, и потому скоро появились те, кто считал сам факт их существования аморальным. Появились люди, поставившие себе целью уничтожить всех любителей человечины. Появились ликторы.

— Как часто в Ярике шалили людоеды? — поинтересовался Берецкий, останавливаясь в тамбуре очередного вагона. Здесь, так же, как и везде, стоял крепкий запах дешевого табака, но дым уже выветрился, курильщиков не наблюдалось, вот Туман и выбрал его для короткой остановки. Задав вопрос, ликтор поднес к лицу маску Z и глубоко вдохнул.

— Периодически, — односложно ответил Порох.

— Раз в неделю?

— Реже. Раз в месяц… Иногда — два.

На фоне тщедушного Тумана Порох выглядел настоящим громилой: почти два метра роста, широченные плечи, пудовые кулаки и весьма неприветливое выражение круглого, грубо вылепленного лица заставляли рядовых пассажиров при встрече съеживаться и жаться к стенкам. Как относиться к навязанному напарнику, Порох еще не решил, от гибели друга еще не отошел, поэтому больше молчал, отделываясь односложными ответами и переложив основное бремя расследования на Берецкого. Тот не возражал: шел впереди, цепко оглядывая пассажиров, и если заводил разговоры, то всячески давал понять партнеру, чтобы тот не вмешивался.