Вадим Панов - Людоед пойман

Александра всхлипнула.

— Что с ними сделали? — поинтересовался ликтор, равнодушно разглядывая расстроенную женщину. Настолько равнодушно, что его спокойствию удивился даже Порох.

— Сожгли.

— Вы принимали участие в экзекуции?

Всхлипывание.

— Да.

— Поэтому вам неловко вспоминать о том эпизоде?

— Мне не неловко, мне неприятно!

— И это не эпизод! — взвилась женщина. — Они жили рядом с нами, ясно? Все время рядом с нами! Мы были друзьями!

— Понятно.

— Неужели?

— Поверьте, в этом поезде я понимаю вас как никто. — Берецкий обозначил улыбку, но тут же вернулся к делам: — Сколько вы пробыли в Ярике?

— Около двух недель.

— Почему так долго? Эшелоны на Белозерск ходят каждые два дня.

— Мы сами уехали с Зандра, и с представителями КНР я связался только здесь, в смысле — в Ярике.

— Вы хороший специалист?

— Ремонт и обслуживание авиационной техники, — с законной гордостью ответил Самойлов. — До войны я был главным инженером авиационного завода.

— Вы — умный, образованный и внимательный человек, вы довольно долго пробыли в Ярике… — Ликтор чуть подался вперед. — Вы не видели там людей, чем-нибудь напоминающих ваших соседей?

Всхлип. Григорий бросил на собеседника недовольный взгляд и стал чуть грубее:

— То, что я сжег пару Жрущих, не означает, что я стал в них разбираться. И я до сих пор не могу представить Васильковых этими… Каннибалами…

— Вы были с ними близки?

— Не имеет значения.

— Понятно…

Туман убрал планшет в сумку, но подняться с дивана не успел.

— Вы когда-нибудь ошибались? — нервно спросила Александра.

— Да.

— Что?

Она явно не ожидал прямого ответа.

— Вы спросили — я ответил, — пожал узкими плечами Берецкий и сделал два вдоха через маску Z. — Я ошибался.

— Вы обвиняли человека в людоедстве…

— А потом оказывалось, что он не виноват, — закончил за собеседницу ликтор.

— И вы его отпускали? — тихо спросил Григорий.

— Как правило, правда всплывает после исполнения приговора, — очень спокойно произнес Туман. — Все мои ошибки заканчивались смертью подозреваемых.

Порох вздрогнул и посмотрел на Берецкого с уважением. С большим уважением. А вот ученое семейство решило, что получило основание для атаки.

— И какое наказание вы понесли?

— Мне было неприятно.

На этот раз всхлип был больше похож на карканье.

— Вы убивали невинных и вам было просто неприятно? — Александру затрясло от бешенства.

— Вас беспокоит, что ваши соседи могли оказаться обыкновенными людьми? — быстро спросил Туман.

— Они кричали перед смертью. — Женщина закрыла глаза. — Они кричали.

— Не лезьте к ней, — хмуро попросил Григорий. — Или я пожалуюсь русским.

— Все кричат перед смертью. — Ликтор прищурился. — Но если вам интересно, кого я вижу, когда бреюсь, то я вижу людоеда.

Александра распахнула глаза и с испугом посмотрела на Берецкого. Самойлов дернулся, как будто захотел отпрыгнуть прочь. Порох вздрогнул.

— Вы ведь это хотели услышать, не так ли? Хотели указать мне место? Так я его знаю. Я все о себе знаю. — Тонкий палец прочертил невидимую линию по потрепанной сумке, в которую ликтор убрал планшет. — Абсолютно все…

— Как вы с этим живете? — прошептала женщина. — С такой виной…

— Ваш супруг ремонтировал самолеты, и на его совести наверняка есть хотя бы одна катастрофа. — Туман усмехнулся. — Ведь есть?

Григорий понял, что промолчать не получится, и буркнул:

— То была случайность.

— Верно: вы убили случайно, по недосмотру, — согласился Берецкий. — Возможно, не проверив подчиненных, которые праздновали день рождения сестры механика, явились на работу с больными головами и не выполнили все пункты инструкции. Или же вы не заменили вовремя деталь, решив, что она еще послужит, но сыграл шанс на миллион и металл разрушился… Случайность… В моем же деле случайностей нет, меня сознательно обманывают и подбрасывают улики. А теперь вопрос: кто виновен больше? Вы, отдавший свою ответственность на волю случая, или я, которого целенаправленно вводят в заблуждение изворотливые преступники? В каком случае речь действительно идет об ошибке?

Несколько секунд в купе царила тишина, прерываемая лишь равномерным постукиванием колес по рельсам, после чего Александра тихо ответила:

— Я об этом не думала.

— Никто не думает. — Берецкий рывком поднялся на ноги. — Всего хорошего.

Это был самый омерзительный сон, какой только можно представить. Страшный, как месть анархиста. Противный, как плененный падальщик. Отчетливый, как только отчеканенная монета. Пронзительный, как крик насаженной на клинок женщины, и злой, как цепной «баскервиль».

Омерзительный сон… повторяющийся из ночи в ночь.

Кастрюля супа на столе.

Ее вид заставлял кричать и просыпаться в холодном поту, тяжело дышать, глядя в равнодушную тьму, трясущимися руками переворачивать мокрую от слез подушку и долго лежать без сна.

Кастрюля супа на столе.

Очень простая кастрюля тусклого серого металла. Весьма приличной вместимости. Большая кастрюля с крышкой. Немного помятая, с двумя царапинами, но крепкая, не прохудившаяся.

Она стоит на столе, сбитом из плохо обработанных досок, на грубом, самодельном столе, какой можно увидеть в пещере, ставшей убежищем. Или в землянке. Или в подвале. Кастрюля не подходит убежищу, несмотря на вмятину и царапины, она явно дорогая, ее место — на превосходно оборудованной кухне загородного дома, но все изменилось, и теперь она на грубом столе. Справа от нее блестит перепачканный жирным бульоном половник. А рядом с половником — нож. Большой кухонный нож, лезвие которого покрыто засохшей кровью.

И кухонный топорик. Тоже испачканный.

Пахнет мясным супом. Пахнет до одури вкусно. Настолько вкусно, что начинает тошнить.

От голода.

И от взгляда на перепачканный в крови нож.

Но запах супа сводит его с ума…

Он голоден. Он страшно голоден, и потому подходит к столу. Он знает, что ни в коем случае нельзя открывать крышку и заглядывать в кастрюлю. И еще он знает, с первой секунды проклятого сна знает, что обязательно заглянет.

Поднимет крышку.

И увидит то, что заставляет его кричать и просыпаться. Увидит то, из-за чего у него, лютого и беспощадного, льются слезы. Увидит то, из-за чего он каждое утро хочет себя убить.

— Лихо ты их отбрил, — вполголоса одобрил Порох, когда они вновь оказались в тамбуре. Туман по обыкновению задержался подышать — в последнее время его кашель усилился, и здоровяк затеял разговор. — Вообще непонятно, как эти чистоплюи выжили в Зандре. Ошибка, мать ее! Как вы себя чувствуете после нее…