Роберт Беннетт - Город лестниц

Тварь уплывает вниз по реке. Кстати, зверюга, когда на лед бабахалась, расколотила лед, а он в два фута толщиной, не меньше. Значит, сигануло на тот лед что-то очень, очень тяжелое…

Влад поднимает кувшин, принюхивается, заглядывает внутрь – купить еще? Не купить? Влад пока не решил.

Фиврей и Соврений сидят под мостом через Солду в крохотном шалаше. Слабо горит лампа. Обычно в такую погоду рыбу не ловят, но эти двое знают один секрет: прямо под мостом, где река расширяется и глубина приличная, стоят форели, дюжинами. Фиврей считает, что они сбиваются сюда, потому как здесь корма много и тепло.

– От ветра небось прячутся, – сообщает он всякий раз, как опускает леску в крохотную лунку.

– Умные, заразы, – ворчит Соврений.

– А что ты жалуешься? Ты сколько прошлой ночью поймал?

Соврений протягивает руки в перчатках к подвешенной надо льдом жаровне.

– Шесть, – с неохотой признает он.

– А перед этим?

– Восемь. Но на кой мне та рыба, ежели я пальцы на ногах отморожу?

– Тю, – отмахивается Фиврей. – Рыбак – он должен быть как кремень! Настоящий мужик! Такая работа – она не для слабаков, вот что я скажу!

«А как насчет у бабы в постели понежиться?» – думает Соврений. Тоже ведь мужская работа, ежели подумать! А вот ему, к примеру, больше хочется к бабе, чем на лед, – это что, не по-мужски, а?

И тут они слышат тихое постукивание.

– Клюет? – вскидывается Соврений.

Фиврей осматривает жерлицу над шестидюймовой лункой во льду – белый флажок на леске лишь слегка подрагивает.

– Нет, – говорит он. – Они, похоже, просто играют с наживкой.

И тут они, вдобавок к постукиванию, слышат странное тонкое то ли попискивание, то ли поскрипывание – словно кто-то водит пальцем по стеклу. Соврений хочет что-то сказать, но тут приходит в движение флажок на его жерлице.

– И тут то же самое! – замечает он. – Не клюет, но… что-то там есть.

Фиврей дергает за леску:

– А мож, ошиб… ох ты ж.

И он снова дергает за леску.

– Зацепилась за что-то!

Соврений смотрит, как дергается флаг на жерлице Фиврея:

– Ты уверен, что это не рыба?

– Не вытягивается. Как за камень цепануло! И что это за скрип такой, аж ухо режет?!

– Может, ветер? – И Соврений из любопытства дергает за свою леску – тоже зацепилась и не вытягивается. – У меня то же самое! Это что же, у нас оба крючка за что-то зацепились? – И он недоверчиво качает головой. – Пару минут назад все чисто ж было!

– Может, мусор какой течением нанесло?

– Тогда почему леску не порвало? – И Соврений осматривает лед у них под ногами.

Может, ему и кажется, но… под наметенным на лед снегом он различает слабый желтый огонек.

– А это что еще такое? – и тычет в огонек пальцем.

Феврей подскакивает и тоже смотрит на желтый свет, пробивающийся из-подо льда:

– А это что еще такое?

– Вот и я о чем!

Оба смотрят на огонек, потом друг на друга.

Под жаровней снег немного растопился. Они вскакивают и принимаются сметать его ногами. Лед становится прозрачнее.

Фиврей охает:

– Что за?.. О, небо, да что же это?..

Что-то прижимается ко льду с обратной стороны, прямо у них под ногами. Соврению эта тварь живо напоминает морскую звезду – однажды он видел такую, с моря привезли. Но эта зверюга гораздо больше – футов тридцать в диаметре, да и конечностей у нее больше, гораздо больше, и некоторые толстые, а другие тоненькие-тоненькие. А в центре ярко горит свет, и утыканная зубищами пасть сосет лед, чмокая черными деснами.

Постукивание и потрескивание становятся громче. Соврений оглядывает лапы твари и видит, что оканчиваются они коготками, которые выпиливают лед вокруг них ровным, как циркулем очерченным кругом!

– О нет, – выдыхает Соврений.

Свет дважды смаргивает. Это глаз, понимает Соврений.

С оглушительным треском лед под ними проседает, и под ногами безмолвно раскрывается тысячезубая пасть.

Чайная Восковой в такие холодные вечера набита народом под завязку, сама же Марья Воскова полагает, что дело не в чае – ейные дуралеи чай заваривать не умеют, это ж ежу понятно. Клиентов привлекает атмосфера: тут разливают в огромных количествах кипяток, булькают котлы, в зале горят десятки газовых рожков… В теплую погоду в эдакой бане и задохнуться недолго, но, когда сгущаются холодные зимние сумерки, лучшего места для отдыха не найти.

В последние десятилетия чайные стали невероятно популярны на Континенте: что раньше считалось безвкусным сайпурским новшеством, со временем стало цениться – еще бы, ведь климат на Континенте становится холоднее с каждым годом. Плюс свою роль сыграло то, что Марья прибегла к старинному рецепту народных травников: если чай заваривать с пригоршней маковых зерен, он так хорошо расслабляет… даже не сравнить с обычным чаем. Благодаря секретному рецепту Марья впятеро увеличила объем продаж.

Она оглядывает толпу клиентов, стоя на пороге кухни. Люди сгрудились у столиков, как беженцы в поисках крыши над головой. Волосы их вьются и поблескивают в жарком воздухе. Латунные лампы отбрасывают на влажные деревянные стены призмы охряного света. Западные окна выходят на весьма живописный берег реки, но сейчас они настолько запотели, что походят на залитую сливками гренку.

Один мужчина у барной стойки пытается ухватить свою чашку. Руки его не слушаются, глаза медленно смигивают, как у совы. Марья подзывает официанта, кивает на мужчину и говорит: «Ему уже хватит». И отсылает мальчишку.

– Хорошая выручка для этого часа, – говорит один из подавальщиков, вытирая покрытый испариной лоб.

– Я бы сказала – слишком хорошая, – отвечает Марья. – Все забито, остались места только на галерее второго этажа.

– В смысле – слишком хорошая?

– Мы не позволим алчности возобладать над мудростью, дружок. – И Марья задумчиво постукивает по подбородку. – Завтра – никакой фирменной заварки.

Подавальщик ошеломлен, но пытается не подать виду:

– Как, вообще никакой?

– Никакой. Не хочу привлекать излишнее внимание.

– А что делать, если люди начнут жаловаться на… качество чая?

– Мы скажем, – отвечает Марья, – что нас заставили использовать новые бочки, и от этого изменился вкус чая. Не знаю, скажем что-нибудь насчет новых сайпурских правил. Они поверят. А мы им скажем, что вскоре все исправим.

Официанта грубо окликает парочка у барной стойки – мужчина средних лет, вальяжно приобнимающий молодку с округлыми формами, по виду – сущую ветреницу. «В бабушкино время, – думает Марья, – за обнимания в общественном месте плетьми секли. Времена меняются, однако…»

– Иди же, – вздыхает она. – Дай им чем глотку залить, пусть заткнутся.

Подавальщик уходит. Марья внимательно оглядывает зал: не озорует ли кто? Все ли в порядке? Ага, вот что не в порядке: на галерее лампа мигает.