Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

Катафалк исчез, словно по волшебству. На миг я почувствовал несказанное облегчение. Но тут же раздался скрип – невыносимый, пронизывающий с головы до пят. Перед глазами пронеслась череда ярких, точно гравюры-кьяроскуро [70], образов: вот Уильямс пронзает шпагой грудь Дюпена, вот истекающий кровью Дюпен, умирая, падает на пол часовни… Но хлынувший сверху поток света разогнал темноту – дверь, ведущая в часовню с лестницы, распахнулась!

– Скорее, По!

Я бросился на голос Дюпена, точно сам дьявол гнался за мной, прыгнул в свет, заливавший лестницу, и взбежал наверх, в часовню, полную золотисто-розовых лучей заходящего солнца. Испытанное мной облегчение разом съежилось. На полу в луже крови лежал тот самый дружелюбный и радушный портье из «Аристократической гостиницы Брауна», с которым я почти каждый день от момента прибытия в Лондон обменивался любезностями. Теперь же глаза его, обращенные к потолку, были широко открыты, а лицо искажено в гримасе боли и потрясения.

– Джордж Ринвик Уильямс, – негромко подтвердил Дюпен. – Все кончено, По. Ваш враг мертв.

Таинственный запах особой мази Дюпена вывел меня из ступора. Помазав ею и у себя под носом и глубоко вдохнув, он заметно оживился.

– Но как? Как это мог оказаться он? И… – Я указал на лужу крови. – Как могло выйти это?

– Да, удивительно. Я достал его клинком, но из-за полной темноты не мог знать, смертельной ли оказалась рана.

Я не мог оторвать взгляда от гостиничного портье, оказавшегося Джорджем Уильямсом. Мне бы вздохнуть с облегчением, видя, что мой враг, человек, желавший моей смерти, погиб сам, но – вот странность! – я чувствовал себя обманутым. Я ведь искренне хотел уладить дело миром, дать понять, что его стремления убить меня напрасны. Теперь же получалось, что я опроверг сам себя.

– По, все завершилось как нельзя лучше. Вы ошибались, полагая, что ваши слова смогут убедить его отказаться от мести. Я знаю точно, вы уж поверьте.

С этими словами Дюпен положил руки мне на плечи и слегка встряхнул меня.

– Идемте. Пора возвращаться на Довер-стрит.

Я согласно кивнул, но вид распростертого на полу Уильямса вызвал во мне новый приступ тошноты.

– Мы так и оставим его здесь?

Дюпен пожал плечами.

– А что нам остается?

У нас и вправду не было выбора, однако такой поступок казался жестоким и недостойным. Интересно, если бы выражение мертвого лица Уильямса было жестче, яростнее, я чувствовал бы то же самое?

– Можно хотя бы сообщить привратнику, – наконец сказал я.

– Можно. Но тогда привратник обязан будет вызвать полицейских, а уж они вряд ли позволят вам уплыть до завершения расследования, – возразил Дюпен. – Не забывайте, что этот человек пытался убить вас. И не считайте себя обязанным поступать с ним по чести. В данном случае это будет непростительной глупостью.

Я поднялся на ноги и вышел из часовни вслед за Дюпеном. Последние лучи солнца меркли, окрашивая небо лазурью и заставляя мраморных стражей надгробий сиять в предвечерних сумерках. Мы тихо шли по аллее, и мне казалось, будто каждый из ангелов и херувимов провожает нас взглядом, исполненным праведного негодования оттого, что мы оставили покойного лежать в луже крови на полу часовни и никому ни словом не обмолвимся о его гибели.

Дождь монотонно барабанил по крыше всю ночь. Море бушевало. Грянул гром, ослепительный зазубренный клинок расцвел, распустился голубоватыми языками пламени и ударил в мачту. С невыносимым грохотом мачта раскололась надвое, и верхняя ее часть начала медленно падать в море, хлопая парусами, словно гигантскими крыльями. Огромная волна поднялась ей навстречу и окатила палубу как раз там, где стоял я, замерший от ужаса. Спутанные паруса и бурные воды опутали, обволокли меня, и я почувствовал хватку чьих-то рук – рук мертвеца, рук духа моряка, брошенного на волю волн где-то вдали от берегов. Эти руки потянули меня в темную толщу воды. Я отчаянно забился, затрепыхался, но тьма не отпускала. В легкие, вытесняя воздух, хлынула вода, и…

Я с облегчением открыл глаза, но лишь затем, чтобы увидеть огни святого Эльма на мебели и плещущую воду, поднимающуюся так быстро, что кровать моя тут же всплыла. Раздалось хлюпанье, точно кто-то шел вокруг моей кровати по воде, но никого не было видно.

– Помогите! – закричал я. – На помощь!

– Никто не придет на помощь, – шепнул чей-то голос. – Никто тебе не поверит.

С этими словами мертвый моряк навалился на меня, погрузив мою голову в воду. Его расплывчатое, неверное, точно огонек гнилушки, сияние жужжало в ушах, как пойманная трупная муха.

Сколько же часов прошло?..

Меня выдернул на поверхность луч света, коснувшийся лица, и негромкий стук в дверь. Еще не проснувшись, я вскочил с постели и прямо в ночной рубашке, развевающейся, словно одеяния ангела мести, распахнул дверь. Дюпен успел вовремя отскочить и не попасть под удар. Отпрянул назад и я. Мне показалось, что передо мной мой двойник: ужас в моих глазах совершенно точно отразился и в его взгляде. Так мы простояли в тишине – уж не знаю сколько, пока не явилась служанка с завтраком, взглянувшая на нас с нешуточной тревогой.

– Мы договаривались встретиться в восемь, – неуверенно сказал Дюпен.

– Да, конечно. Боюсь, я проспал. Прошу вас, входите. Я быстро.

Вскоре я присоединился к Дюпену и жадно выхлебал налитый им кофе.

– Что ж, все завершилось к полному вашему удовлетворению. Вам удалось завершить ваше дело до отъезда, – сказал он.

– В самом деле. Но без вашей помощи это было бы невозможно. Я вам крайне признателен, Дюпен, и не обращайте внимания, если я кажусь рассеянным. Я до сих пор ошеломлен от того, кем оказался мой враг.

Дюпен кивнул.

– Если человек демонстрирует позитивные черты характера и выглядит дружелюбно, трудно представить себе, что он может быть замешан в нечистоплотных деяниях. Конечно, только самые законченные преступники способны так искусно скрывать свою истинную сущность под маской добропорядочности.

– Да, и его маска была весьма убедительна. Вдобавок, служа здесь, он всегда знал, когда мы уходим и возвращаемся.

– И имел доступ в наши комнаты, – согласился Дюпен. – Потому ему и не составило труда внушить вам иллюзию, будто вас преследует бесплотный дух.

– Да, теперь я это понимаю. Не понимаю другого: как к Уильямсу попали письма деда и бабушки? Но этого, боюсь, мы не узнаем уже никогда.

Дюпен нахмурился.

– Признаться, я полагал, что Уильямс расскажет вам обо всем прежде, чем покусится на убийство. Это в обычае у преступников, изобретающих сложные, хитроумные планы. Они непременно желают похвастать своим хитроумием.