Александр Золотько - Прощай, Америка!

– Мы можем отойти на пару слов? – тихо спросил Краузе, когда Сара стала требовать у бармена еще глоток.

– А я не хочу, – ответил Лукаш.

Петрович исчез совсем. Нету Петровича. И вьетнамского сумасшедшего миллионера тоже нет… Все плывет перед глазами, еще немного, и нужно будет прекращать заливать в себя водку. Нужно будет уходить в отель… с Сарой или без нее… без нее даже лучше… И драка толком не получилась… Черт…

Лукаш еще раз обвел взглядом зал.

О, вождь встал из-за стола и медленно, не теряя достоинства, отправился в сторону сортира.

– Пойду-ка я припудрю носик, – сказал Лукаш.

Сара ничего не ответила, она была слишком увлечена разговором с Квальей.

– И пожалуйста. – Лукаш слез с табурета и пошел к туалету.

Вождь стоял перед писсуаром, упершись рукой в стену, как раз возле портрета Сталина – оформитель «Мазафаки» был все-таки сумасшедшим. Он украсил стены туалета портретами русских руководителей, от Петра Первого до нынешнего.

– Хао! – провозгласил Лукаш, взмахнув правой рукой. – Маниту в помощь, краснокожий!

Ирокез покосился на Лукаша и ничего не ответил.

– Что, ирокез, и даже сказать нечего белому человеку?

Индеец снова промолчал. Чувствовал он себя явно не лучшим образом, мочевой пузырь все еще не опорожнился, а тут какая-то пьяная сволочь прицепилась.

– А ведь ты еще за Ункаса не ответил, – Лукаш шмыгнул носом. – Замочили последнего из могикан, гуроны проклятые… Думаешь, все тебе так просто с рук сойдет? Отольются вам делаварские слезки…

Моча у ирокеза, наконец, закончилась, он вздохнул облегченно и застегнул молнию на брюках.

– Слышь, вождь, – сказал Лукаш, на этот раз по-английски. – Ты товарища Сталина забрызгал… Вытри!

Вождь замер.

– Я тебе серьезно говорю, вытри. Не по чину вождю ирокезов брызгать на вождя мирового пролетариата. Это я тебе как краснокожий краснокожему говорю…

– Что вы ко мне прицепились? – возмущенным голосом спросил индеец. – Я требую немедленно прекратить…

– А я сейчас прекращу… – пообещал Лукаш. – Я вот сейчас ка-ак прекращу…

Не клеится разговор, Лукаш все время съезжает на русский, а индеец… Да какой он, к черту, индеец? Вон, нос пимпочкой, конопушки – англосакс, как ни крути. Кожа бледная и волосы рыжеватые… Среди индейцев были рыжие? Вот ведь сволочь, и тут – обман! Ладно бы сами индейцы чудили, так ведь всякая-разная сволочь себе позволяет… бизнес устроил, девочку четырнадцатилетнюю в жены брать собрался?

Индеец попытался проскочить мимо Лукаша и зацепился. Печенью о кулак левой руки зацепился. Крепко так получилось, точно. Захрипел индеец, согнулся…

– Будут проблемы, – сказал от двери Краузе. – Он ведь в суд подаст…

– Зато как мне сейчас хорошо, – ответил Лукаш и снова ударил. – С другой стороны, мог же он сам на меня напасть? Ненавидит он с детства бледнолицых, решил мой скайп… пардон, скальп стырить… А у меня скальп почти неношеный, я им очень дорожу…

Вождь опустился на колени.

– Где же твоя гордость, гурон? – спросил Лукаш. – Значит, такие бабки за индейскую национальность берешь, а сам на коленях по сортирам ползаешь? Ты не в моем вкусе, бродяга!

Лукаш пнул индейца в задницу, тот упал и проехал на животе по полу к двери. К ногам Краузе.

– Прикинь, вымогал у Джонни сестру несовершеннолетнюю себе в жены…

– Да… – Краузе покачал головой неодобрительно. – Нехорошо это… Джонни обижать, все равно что у ребенка игрушку отбирать…

Кричать индеец даже не пытался, да и как крикнешь, если Лукаш ударил ногой и, кажется, сломал ему ребро. Тут бы вздохнуть толком, куда уж кричать.

– Не хочешь принять участие? – спросил Лукаш. – Я угощаю.

– Я бы с удовольствием, но бесплатно я не работаю… – Краузе усмехнулся и развел руками, почти виновато. – Принципы, знаешь ли…

Лукаш сунул руку в карман, достал деньги:

– Полтинника хватит? Евро.

– У меня слишком большая такса, извини, – снова усмехнулся Краузе. – А тебе хватит уже развлекаться. Там Сара тебя хватилась, вышла на улицу.

– Повезло тебе, индеец, – сказал Лукаш, прицелился и плюнул вождю на спину. – Меня ждет пьяная женщина.

Лукаш замахнулся ногой, но бить не стал, переступил через поверженного ирокеза и вышел в зал.

– Где Сара? – спросил он Ковача, который как раз шел в туалет.

– А черт ее знает, – ответил Ковач. – Была где-то здесь, потом врезала Квалье по физиономии… Что-то она сегодня в ударе, если ты меня понимаешь… Вышла, наверное…

– Ну тогда я тоже пошел. Ты там аккуратно, там индейцы…

Лукаш помахал рукой толпе, Петровича снова не обнаружил и вышел из клуба.

– Сара! – приставив руки рупором ко рту, заорал Лукаш. – Ты где, любовь моя?

Прямо перед ним остановилась машина. И снова черная, и снова зловещая, правда, Лукаш ее заметил, еще когда собирался с неграми драться. Стояла машина метрах в двадцати от входа в клуб. А теперь вот – подъехала. Неспроста?

– Покатаемся, – тихо сказал подошедший сзади Краузе, открывая заднюю дверцу.

– Это еще почему? Мне мама говорила, чтобы я с незнакомыми в машину не садился…

– И тем не менее, – Краузе мягко взял Лукаша за локоть. – В тебя сейчас целятся…

– Что? – удивился Лукаш и посмотрел себе на грудь.

Точно. Целятся.

– А почему только двое? – спросил Лукаш, попытавшись стряхнуть лазерные точки с футболки.

– Трое, только один целится тебе в лоб.

– О! – Лукаш пощупал свой лоб в поисках точки, не нащупал и тяжело вздохнул. – Вот так прямо на улице и убьете?

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого избежать, – сказал Краузе. – Просто садись в машину.

– Ладно, поехали, – вздохнул Лукаш и сел в машину. – Но потом сам с Сарой будешь разбираться.

Если бы у Лукаша спросили, боится ли он, то Лукаш, конечно, спокойно ответил бы, что не боится. Вот ни грамма не боится. Это если бы кто-то спросил. Но никто не спрашивал, и Лукашу не пришлось врать.

Он и забыл, что так может бояться. Хорошо еще, что руки тряслись не слишком сильно. Нет, для образа бесшабашного парня, вдруг осознавшего, что шутки закончились и вот сейчас ему может быть ой как плохо – все это нормально. Для образа, мать его так…

Ведь убивать везут, ясное дело.

Лукаш глянул искоса на сидящего рядом Краузе. Спокойно сидит, не пытается ни испугать, ни обмануть – сидит, глядит прямо перед собой, дыхание ровное… «Убил бы, – подумал Лукаш. – Профессионал гребаный».

«Простите, но бесплатно я не работаю». То есть бить несчастного индейца он не стал, потому что ему за это не заплатили, а вот за Лукаша, Джонни и Петровича подписался, несмотря на то… На что, собственно? Если ему верить, то он бесплатно не работает, если он работал, значит – ему заплатили. Из этого следует, что кто-то заплатил за спасение трех неразумных бледнолицых? Следует.