Евгения Грановская - Замок на Воробьевых горах

– Есть люди, которых не берет смерть. Возможно, вы из них.

Мария посмотрела на него удивленно.

– Вы думаете, что я не смогу умереть, даже если сильно этого захочу?

Доктор поправил пальцем очки и ответил:

– Точно не знаю. Но думаю, что проверять это больше не стоит.

Она поверила доктору на слово и не стала делать вторую попытку.

– Спасибо, что вы пришли.

– Да не за что, – ответил за всех Стас Малевич. На губах у него поигрывала всегдашняя лукавая полуулыбка. – Только вот труппа у нас с вами стала маловата. Может, привлечем ребят из других групп?

– Может быть, – согласилась Варламова. – Я подумаю.

Она закурила сигарету.

– У вас расстроенный вид, – заметил Виктор. – Что-то еще случилось?

В голову Марии пришла идея.

– Сегодня я встречалась со знакомым, – сообщила она. – Со следователем.

– И что?

– Он сказал, что недавно в районе университета нашли тело убитого бомжа.

Бронников и Малевич переглянулись. Эдик Граубергер поправил пальцем очки и обронил:

– Кошмар.

Варламова покачала головой:

– Да, его зарезали. На его теле обнаружено несколько колотых ран.

На лицах парней появилось недоумение.

– Зачем вы нам это рассказываете? – спросил Виктор.

Мария вздохнула.

– Сама не знаю. Человек погиб… Грустно.

Виктор усмехнулся:

– Бомжем больше, бомжем меньше… Мир ведь не изменился. А если изменился, то только к лучшему. Мы будем репетировать или обсуждать смерть какого-то бродяги?

– Тебе его совсем не жалко?

Виктор чуть прищурил один глаз, отчего лицо его приобрело выражение холодной насмешливости.

– Честно?

– Честно, – отозвалась Мария.

Виктор покачал головой и твердо заявил:

– Нет.

– Может, даже хорошо, что его убили?

– Может быть, – неожиданно ответил Стас Малевич. – Я не вижу никакого смысла в существовании бомжей и бродяг. Кроме одного – действовать нормальным людям на нервы.

– Нормальным людям… – задумчиво проговорила Мария. – А у тебя есть четкие критерии нормы?

– Они очевидны и не нуждаются в четкой формулировке. Но если вы хотите, чтобы я их перечислил…

– Не стоит, я заранее знаю, что ты скажешь, – качнула головой Варламова. Затянулась сигаретой и задумчиво произнесла: – А может быть, смысл существования несчастных людей в том, чтобы будить в людях милосердие?

– Милосердие – бесполезная абстракция, – вступил в дискуссию Эдик Граубергер, поблескивая очками и пощипывая пальцами русую бородку. – Люди проявляют милосердие к врагу лишь потому, что опасаются со временем сами оказаться на его месте. Это нечто вроде страховки: я помогу тебе, а ты, если со мной случится беда, поможешь мне.

– Значит, милосердие – лукавство?

– Конечно. Лукавство, обусловленное расчетом. В случае с бомжем я не вижу смысла лукавить.

– А если ты сам когда-нибудь окажешься на его месте? – поинтересовалась Мария.

Граубергер усмехнулся.

– Тогда купите на Черкизовском рынке пистолет и пристрелите меня.

Мария вздохнула:

– Ох, молодежь… Все-то у вас ясно, все-то у вас определенно. Но это пока вы молоды. Со временем жизнь возьмет свое и надает вам пинков.

Парни переглянулись. Потом усмехнулись.

– Мария Степановна, а что если вам взять шефство над парочкой бомжей? – с ядовитой улыбкой осведомился Виктор Бронников. – Помоете их, высушите, накормите и уложите в свою постель. Прямо на свои девственно-чистые простыни.

– Бронников, не хами!

Виктор потупил взгляд.

– Простите, не хотел вас обидеть. Мария Степановна, давайте лучше продолжим репетицию. Что мы там репетировали? «Идиота»? Ах нет, пардон, – «Гамлета». Хотя, честно признаюсь, не вижу большой разницы.

– Виктор, наши репетиции – факультативное и необязательное занятие. Могу я узнать, почему ты сюда ходишь?

– У меня никогда не было подобного опыта, – спокойно объяснил Бронников. – А я люблю узнавать о жизни что-то новое.

– И о смерти? – прищурилась Мария.

Бронников выдержал ее взгляд и невозмутимо ответил:

– И о смерти тоже.

– Хорошо, – выдохнула Мария. – Теперь все за работу. Повторим сцену с черепом. Где у нас череп?

– Вот он, – хмыкнул Бронников, достав из спортивной сумки футбольный мяч. – Подойдет?

– Вполне, – ответила Мария. – Начинаем.

Парни, занятые в сцене, подступили друг к другу поближе. Непонятно почему, но у Марии вдруг стало тоскливо на душе. В памяти всплыла сцена из одного фильма, в котором она когда-то играла. Яркий свет осветительных приборов… кинокамера, похожая на огромное черное насекомое с единственным глазом, плотоядно впившимся в актеров… Напряженное и выжидательное лицо режиссера… Боже, ведь все это было в ее жизни. И если бы она оказалась покрепче, если бы у нее хватило духу пережить долгий период застоя, то, возможно, она бы…

Мария тряхнула головой, прогоняя никчемные мысли.

– Ну же! – приободрила она студентов, хмуро глядящих друг на друга. – Начинайте!

И Бронников начал. Он поднял футбольный мяч перед собой и грубо окликнул Жирова:

– Эй, могильщик! Чей это череп?

Жиров заглянул в шпаргалку и сбивчиво ответил:

– Одного шалопая. Бутылку вина вылил мне раз на голову, негодник! Этот череп, сэр, Йорика, королевского скомороха.

Бронников недоверчиво и удивленно воззрился на футбольный мяч.

– Этот?

– Этот самый, – подтвердил кивком Жиров.

Бронников сдвинул белесые брови.

– Бедный Йорик… – задумчиво проговорил он. – Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение, и тошнота подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз…

Бронников снова вгляделся в «череп» и холодно усмехнулся.

– Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? – с сухой горечью осведомился он. – Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом? Слабо тебе позубоскалить над собственной беззубостью? Ну-ка, ступай к лучшей манекенщице и скажи ей, какою она станет, несмотря на румяна в дюйм толщиною! Попробуй рассмешить ее своим предсказанием!

Он помолчал, потом покосился на Стаса и проговорил:

– Скажи мне одну вещь, Горацио.

– Что именно, принц? – отозвался Стас.

– Как ты думаешь: Александр Македонский представлял в земле такое же жалкое зрелище?

– Да, в точности.

– И так же вонял?

– Да, он вонял именно так, милорд.

Бронников скривился.

– До какого убожества можно опуститься. Что мешает вообразить судьбу Александра Македонского шаг за шагом – вплоть до последнего шага, когда он идет на затычку пивной бочки? Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах – глиной. А из глины сделали затычку для бочки.