Евгения Грановская - Иероглиф смерти

– Боже… – сдавленно выдохнула Мария. – Эльза…

Да, это была Эльза Багирова. Маша видела это лицо на фотографии, а теперь она видела его перед собой. Высохшее, неживое, странно искусственное, как у восковой куклы, но все же вполне узнаваемое. Эльза приоткрыла рот и издала звук, похожий на жалобный стон. Рот девушки еще несколько секунд был открыт, а потом с тихим стуком захлопнулся.

Виктор Багиров повернулся к Маше, и она увидела, что он держит в руке скорняжный нож. Сбросив с себя оцепенение, Любимова вскинула пистолет, держа его двумя руками, и направила дуло на Багирова.

– Бросьте нож!

– Я могу все объяснить, – спокойно произнес он, глядя на Марию своими спокойными, зеленоватыми, странно мерцающими глазами.

– Бросьте нож и сделайте два шага назад! Живо!

– Вы неправильно все поняли.

– Бросьте нож! – в третий раз сказала Мария и сняла пистолет с предохранителя. – Ну!

– Я вам все объяс…

Продолжая сжимать в руке нож, Багиров шагнул к Марии. Громыхнул выстрел. Виктор остановился. Его лицо побледнело, потом сделалось серым и безжизненным. Багиров покачнулся и уперся рукой в крышку стола. Опустил взгляд и с ужасом посмотрел на свой живот. Из раны сочились струйки крови, заливая кожаный фартук и джинсы. Пальцы таксидермиста разжались – нож с глухим стуком упал на пол. Затем ноги Багирова подогнулись, и он рухнул на колени.

– Черт!

Маша сунула пистолет в карман и шагнула к таксидермисту. И в этот момент он опрокинулся на спину. Он лежал на полу, глядя на Марию широко открытыми глазами. Лицо его словно окаменело. Мария опустилась рядом с Багировым.

– Виктор! – окликнула она. – Виктор, вы меня слышите?

Багиров не ответил. Она просунула руку ему под фартук. Рана сильно кровоточила, заливая Маше пальцы.

Она быстро отдернула руку, вынула из кармана платок, скомкала его и крепко зажала рану Багирова.

– Виктор!

Взгляд его стал осмысленным. Он шевельнулся, а затем судорожным движением схватил Марию за руку. Она вздрогнула, но не сбросила его побелевшие пальцы со своего предплечья. Багиров попытался встать, но Мария удержала его.

– Не двигайтесь! – сказала она. – У вас сильное кровотечение!

– Эльза… – Его голос был хриплым и клокочущим. – Эльза…

В горле у таксидермиста что-то булькнуло, и изо рта потекла кровь.

– Скажите, где Алена Логинова? – громко спросила Маша. – Где вы прячете девушку?

Он усмехнулся и хотел что-то сказать, но закашлялся, обдав лицо Марии фонтаном крови. Мария вытерла лицо рукавом плаща.

– Прошу вас, скажите, где Алена? Девушка не виновата в смерти Эльзы! Она пыталась спасти вашу сестру!

Багиров усмехнулся окровавленными губами.

– Это город… – хрипло пробормотал он. – Проклятый город во всем виноват.

Он сказал что-то еще, но Маша не расслышала.

– Что? – громко спросила она. – Что вы сказали?

Он собрался с силами и прохрипел:

– Я просто не хотел ее отпускать.

Силы покинули Багирова. Голова его свесилась набок, мышцы расслабились. Он потерял сознание.

Маша огляделась и увидела на столе телефон. Продолжая прижимать платком рану на животе Багирова, она дотянулась до трубки, взяла ее, на секунду задумалась, припоминая телефон Старика, затем быстро набрала номер.

– Слушаю, – почти немедленно отозвался он.

– Андрей Сергеевич, я в доме у Багирова, – сказала Мария. – Здесь три трупа. Сам Багиров ранен.

– Понял, – коротко сказал Старик. – Будьте осторожны. Я немедленно вышлю подмогу.

Маша отключила телефон и положила его на пол, рядом с собой. Затем повернула голову и заставила себя посмотреть на Эльзу Багирову.

Мертвая плоть, напичканная механизмами. Осознать это было трудно. Багиров сделал механическое чучело из собственной сестры. Можно ли вообще вообразить подобное?

К горлу Любимовой подкатила тошнота. Она резко пригнулась к полу, и ее вырвало. Мария вытерла рот рукавом плаща и посмотрела на Багирова. Лицо его было белым как снег.

Через пять минут Мария услышала сирену полицейской машины.

Тело Алены Логиновой нашли через несколько часов после того, как Маша покинула дом Багирова. Оно лежало на свалке в районе Бескудниково. У девушки была вырезана часть затылочной кости. Смерть наступила от удушения.

В тот же день статьи об этом убийстве появились во всех газетах и не сходили с их полос еще неделю. Но в них не было и намека на «деструктивные секты», зато журналисты с удовольствием смаковали все подробности истории сумасшедшего таксидермиста, выкравшего из крематория тело погибшей сестры и сделавшего из нее чучело.

В газетах для сравнения были помещены фотографии Эльзы Багировой – живой, улыбающейся и в виде механического чучела с пустыми стеклянными глазами и неестественно отвалившейся нижней челюстью. Рядом – еще две фотографии. Молодого мужчины с широким рябым лицом и депутата Логинова, горестно обхватившего голову ладонями.

Но ни под одной из этих статей не было подписи «Глеб Корсак».

Виктор Багиров выжил, но состояние его было критическим. Несколько часов врачи боролись за его жизнь и в конце концов объявили, что состояние больного улучшилось, и если удастся избежать перитонита, то есть большая вероятность того, что он пойдет на поправку. Размышляя об этом, Маша думала, что вряд ли это было хорошей новостью для самого Багирова.

Репортеры преследовали Машу с утра до вечера, поджидали ее у выхода из здания ГУВД, а едва завидев, бросались к ней навстречу со включенными фотоаппаратами и видеокамерами. Никаких комментариев Маша не давала, что не помешало ей стать настоящей звездой. Имя ее мелькало в новостях с такой частотой, что Маша боялась включать телевизор.

Дело осложнялось чувством вины. Маша чувствовала себя ответственной за то, что не смогла предотвратить смерть Алены Логиновой. Будь она чуть настойчивее и чуть сообразительнее – девушку удалось бы спасти.

В конце концов, не выдержав прессинга журналистов и восторженных отзывов коллег, Маша выпросила у Старика неделю отпуска, уехала домой, отключила телефон и заперлась от всего мира. Два дня она безвылазно проторчала дома, отсыпаясь, читая книги, пересматривая старые фильмы. Все эти два дня единственной связью Маши с миром был Интернет. Даже продукты она заказывала домой по Интернету.

Только на исходе третьего дня она почувствовала себя готовой общаться с людьми. Сидя в кресле, с головы до ног закутанная в плед, Маша включила телефон и позвонила Глебу.

– Наконец-то! – отозвался он, и голос у него был таким, каким Маша хотела, чтобы он был, – радостным и взволнованным. – Твои коллеги сказали мне, что ты заперлась дома и не хочешь никого видеть.