Руслан Галеев - Радио Хоспис

На последних ступенях лестницы Стаса догнал первый приступ головной боли.

«Доброй ночи, мальчики и девочки, дедушки и бабушки, шлюхи и сутенеры, ниггеры и бледнозадые, чистые душой и грязные помыслами, страдающие от неразделенной любви и абстинентного синдрома. В эту прекрасную ночь, переполненную прогорклым туманом и неосуществившимися надеждами, мы вместе путешествуем по волнам рэйдио «Хоспис», последнего нормального радио умирающей… (помехи)… вам сказать. Жизнь, понятное дело, глупость, но это не повод опускать руки. Надо брать от нее самое лучшее, а если самого лучшего не дано, брать надо то, что подвернется под руки. Ведь это пятничная ночь, и даже вы, лодыри и дармоеды, даже вы, мои презренные слушатели, отринувшие блага общепринятого радиовещания, даже вы достойны передышки. Так пейте же, наполняйте свои желудки огненной водой, расползайтесь студнем по поверхности неприглядного будущего. А я… Что ж, я вам в этом помогу чем смогу. Благо тут… (помехи)… глушат! Однако не отлили еще ту пулю, по крайней мере не сегодня, не в эту ночь. Как насчет сладкого вестерн-блюза, алкоголики и асоциальные элементы, а? Прольем на раны повседневности ложку меда? Пусть нам сыграют «Courtney & Western». Пусть сыграют «Am I In Love»… Боже, ведь это она меня спрашивает, серьезно, это она мне кричит сквозь эфирные волны и белый шум глушителей. «Am I In Love, Халли?» – кричит она мне. Да какие вопросы, детка, разумеется, все так и есть. Женщине с таким голосом я готов верить, какие бы глупости она ни несла. Черт побери, я же парень, я родился для того, чтобы из меня вили веревки. Давай, Кортни, сделай это, детка».

Квартира Бруно. Ну, это смотря что считать квартирой. Если в голове всплывают синонимы типа «семейный очаг», «мой дом – моя крепость» и «дом, милый дом», то нора Бруно тут ни при чем. Скорее уж вспоминается гостиница при транзитном вокзале. Гостиница с небогатыми, но ухоженными номерами, свежим постельным бельем, отсутствием неприятных (так же как и приятных, впрочем) запахов и полным отсутствием признаков обжитости. Это место создано для того, чтоб переждать время от отхода одного поезда до прихода другого. Таково было жилище молчаливого друга Стаса. Чисто, прибрано, минимум вещей, разложенных педантично и бездушно, в целом так бы и выглядела «Мария Целеста», если бы была спущена на воду без экипажа. Впрочем, тогда она не была бы «Марией Целестой».

Стас прекрасно это знал. В конечном счете все они жили в гостиницах при транзитных вокзалах. Чуть более ухоженных или чуть более запущенных, какая разница. Если копнуть, причем не особенно глубоко, а так, сделав всего лишь шаг на личную территорию, то каждый из них четверых готов был сорваться с обжитых территорий в любую минуту. Они не верили в постоянство, точнее, они не знали такой штуки, как постоянство. Зато прекрасно знали, что каждая следующая минута может изменить жизнь коренным образом. И для этого не всегда есть причины, это как стихия.

Они были старыми волками, они знали, что их кормит. Но это не значит, что в них не было страха. Может быть, как раз страха в них было больше всего. Но поколение, прошедшее через опустошение предательских гражданских войн, через Ипр мировой войны, через равнодушие к ветеранам в послевоенное время, через голод, безработицу, инфляцию, через могилы ровесников и пустые глаза стариков, потерявших надежду на продолжение жизни в сыновьях, тысячи седеющих, но неповзрослевших пацанов, легко переносящих физическую боль, но понятия не имеющих, как поступать с чувствами, – для всех них страх был единственной зацепкой. Он был знакомой территорией, они не терялись на ней, они знали там каждую западню. Но как быть с миром, в котором страха нет?

Впрочем, в существование такого мира они тоже не верили.

От поезда к поезду, от одной берлоги к другой, от работы к работе – так они и существовали. Тебе нечего терять, нечего оставлять за плечами, ты можешь в любой момент встать и пойти. Ты никому не нужен, кроме таких же, как ты, неприкаянных постаревших мальчишек, но, с другой стороны, тебе некого и терять. Никто не протянет к тебе руку, не схватит сзади за рукав, не попросит остановиться, подождать еще один день, еще один год, еще одну жизнь. Знаете, что это значит на территории страха? Это значит, что никто не причинит тебе боли. А что касается друзей, то они прошли теми же тропами, они не станут тебя останавливать, они пойдут вместе с тобой. Такая уж она, дружба, с ожогами от пороховых крупинок. Похожа на выстрел в лоб с близкого расстояния. Если вы прошли вместе через поля, усеянные трупами, то теперь вам легче делать шаг за шагом и идти вперед, чем остановиться и успокоиться. Не потому, что это показывает силу человека, сила тут вообще ни при чем. Просто чем дольше не останавливаешься, тем дальше ты от тех полей. Тут простая арифметика на самом деле, а все они – простые парни. Сложности – это типа скарба, а когда идешь, некогда накапливать скарб. Только то, что может уместиться в вещмешке.

– Ты так и не обзавелся второй кроватью. – Стас бросил пальто и шляпу на кресло. Поморщился от головной боли.

Бруно пожал плечами и пошел на кухню. Правильно, зачем люди тысячелетия работали над взаимопониманием и способами передачи информации, если можно просто пожать плечами? Стас потер виски, на которых изнутри кто-то выплясывал в бархатных ботинках. Но он знал, что это временно и рано или поздно меховая туфелька станет хрустальной. Это известно каждому, кто выпил достаточно, чтоб свалиться лицом в сырную тарелку, но так и не смог толком набраться. Не у всех сказок хорошие финалы.

Утро субботы похоже на утро четверга после карнавала. Улицы полны воспоминаний и пятен засохшей рвоты. Снег, который в этот день решил подождать на небесах, не прикрыл всего этого очарования. Людей на улице почти нет, а те, что есть, напоминают зомби на поминках своего хозяина. Еще бы, семь часов утра первого выходного дня. Нормальные представители социума в это время даже и не думают покидать кровати. Но Бруно не был нормальным, он дежурил в эти выходные, хотя утро субботы даже в борделях считалось мертвым временем. А поскольку молчаливый вышибала так и не удосужился поставить на дверь английский автоматический замок или хотя бы обзавестись запасными ключами, то и Стасу пришлось выметаться вместе с ним. И хотя головоломного похмелья не было, Стас воспринимал мир сквозь круглую линзу водолазного шлема. Благо отсутствие людей на улице также означало и минимум машин на проезжей части. Уже через двадцать пять минут Стас парковался у своего дома. Первое, что он увидел, выходя из «Студебеккера», – вышеупомянутое пятно рвоты прямо на стене и точно такое же чуть дальше, на доске объявлений. Ловкач не удосужился наклониться, а может, целенаправленно метил на объявление о погашении долга по газоснабжению и электричеству. Доброе утро.