Адам Нэвилл - Пропавшая дочь [litres]

– Отвернись, – сказал он женщине.

Она будто не понимала его. Отец перекатил ее ногой.

– Ублюдок! – воскликнул Йона Аберджиль.

Отец проглотил едкую отрыжку, подступившую к горлу. Встал над Йоной, расставив ноги. Направил пистолет на сгиб одного колена и выстрелил.

Крики мужчины эхом разнеслись по всему дому.

Отец затащил женщину обратно в спальню. Звуки, вырвавшиеся из Йоны, лишь укрепили его уверенность в том, что он не сможет стрелять в женщину.

Вернувшись в главную спальню, он присел рядом с ней. Запах ее духов и страха хлынул ему в лицо.

– Мне пришлось причинить ему боль. Мы оба знаем это. Он – дьявол, и ты спишь с дьяволом, который покупает тебе побрякушки. Он думает, что унаследовал мир через рабство… убийства… и коррупцию. Через похищение людей. Он позволил похитить ребенка. Вы все забрались в спасательные лодки вперед детей. Вы – ближайшие родственники рептилий. Вы выставляете себя в лучшем свете, а затем охотно извиваетесь в сброшенной ими чешуе. Но я не трону тебя, если останешься здесь и не будешь шуметь. Если попытаешься сбежать или подслушать, что он говорит мне, мне придется убить тебя. Я закрываю эту дверь, но я могу вернуться в любое время. Если сдвинешься с места, начну стрелять без промедления. Обещаю тебе это.

Отец достал из гардеробной еще одну охапку шелковых галстуков. Одним связал ей бедра. Другим – колени.

Пройдя в игровую, он открыл в баре еще одну бутылку хорошего виски. Пока пил, наблюдал через дверную арку за фигурой, лежащей на полу гостиной. Йона Аберджиль корчился в свете роскошных светильников в луже собственной крови.

Вдалеке зазвонил телефон. Отец посмотрел на часы. Он находится в доме уже двадцать минут. Вернувшись в гостиную, он присел на корточки. Из-за стены доносились приглушенные влажным носком всхлипы женщины. Он снова поднес фотографию дочери к лицу Йоны.

– Сука! – Мужчина, не колеблясь, плюнул на снимок.

Отец аккуратно вытер кровавую слюну с пластикового покрытия с помощью рубашки Йоны.

– Я не хочу, чтобы это продолжалось. Меня тошнит. Мне никогда уже не оправиться… Но ты теряешь контроль, когда заводишься, не так ли? Почему бы вам всем не облегчить мне задачу? Но я искренне считаю, что скоро с этим покончу. Я перестреляю вас всех до единого, если не скажешь, кто ее похитил.

– Ублюдок!

– Хочешь хромать? Или хочешь сидеть рядом со своим папашей в инвалидном кресле?

– Иди на хрен!

Отец встал над Йоной Аберджилем и выстрелил ему в сгиб второго колена.

Наступил напряженный момент полной тишины, после чего мужчина зашевелился. Рот у него раскрылся, незакрытый глаз вылез из орбиты, дыхание стало прерывистым, и он закашлялся. Боль, похоже, была невыносимой. Это – война, – подумал Отец. Я на войне. Я на войне.

Когда он сел на софу, на него опустилось странное умиротворение. Сиделка умудрилась трижды попасть в сиденье. Набивка тлела. Из одного пулевого отверстия вился дымок. Неуместное ощущение покоя сочеталось с анестезирующим изнеможением, и Отец задался вопросом, привык ли он наконец к такой жестокости, или его разум отключается, погружаясь в защитное состояние шока.

– Так что это твой последний шанс, Йона, – устало произнес он, – прежде чем я по-настоящему испорчу фильм, который смотрит твой папаша. Клянусь тебе, он не доживет до финальных титров. Девочка. Была похищена маленькая девочка…

Йона перевернулся на спину, ахнул, затем начал задыхаться. Лицо у него было белым, будто через простреленные колени из него вытекла вся кровь.

Отец отвел взгляд от его ног. Наблюдать нижнюю обездвиженную часть тела Йоны было невыносимо. Отказ этого человека говорить вызывал у него завистливый восторг, если не нечто большее. Какой кодекс будет препятствовать признанию в такой момент? Отец вспомнил тварь на картине, скачущую тварь в лохмотьях. Чем ты являешься для них?

Йона начал говорить по-французски, потом по-испански, по-русски, затем, похоже, на иврите, пока не начал задыхаться от боли.

Отец поднялся на ноги и подошел к открытой двери комнаты, где сидел старик. Тот повернул голову и улыбнулся. Отец нерешительно поднял пистолет, зная, что не сможет убить человека, в которого целится.

– Non . Нет. Только не папу! – закричал с пола Йона. – Я расскажу тебе. Гребаный урод.

Отец повернулся в дверном проеме, но не опустил руку. Йона Аберджиль завертел головой, чтобы увидеть его своим единственным красным глазом.

– Они мертвы. Те, кто похитил твою дочь. Семен Сабинович мертв. Это он забрал твою дочь. Он плотно сидел на герыче. За рулем был Олег Черный. Грузинские твари. Семен стал ширяться по-крупному. Начал лажать. Поэтому мы договорились убить его после этого дела. Но его дружок-педик, Олег Черный, жил еще какое-то время. Тоже нарик. Он залег на дно, но тоже помер. От наркоты. Туда ему и дорога.

Отец нахмурился под маской. Он ничего не понимал.

Йона сплюнул.

– Олег и Семен похитили ее. Отвезли ее…

– Куда?

– Человеку, заплатившему за похищение.

– Какому человеку? Назови мне его имя.

– Мы говорили только с каким-то гребаным адвокатом. За похищение девчонки он заплатил нам двести штук. Раньше мы уже выполняли для него работу. Мы не знаем, кто платил ему за организацию дела. Адвокат, как мы понимаем, был просто представителем. Но после сделки Семен и Олег проследили за его машиной. Они поместили в одежду девчонки «жучок», чтобы Семен узнал… для кого тот организовал это похищение. Я знаю, что они сделали это, грузинские педики. Они хотели увидеть того, кто покупает детей. Возможно, Семен подумывал о шантаже. Возможно, это был богатый извращенец, которого они могли потрясти. Кто знает? Но они поехали и увидели того, кто купил девчонку.

Отец прислонился к двери, чтобы устоять на ногах. Жива? Она могла быть жива. Жива. Жива. Жива.

Извращенец.

А может, и нет.

– Моя девочка, – прошептал Отец. – К кому… к кому ее отвезли? – Он встал над Йоной, направив пистолет ему на висок. – Говори!

– Это все, что я знаю, урод. Тип, который купил ее, был осторожен. Возможно, подозревал, что машину будут преследовать, поэтому заплатил мне за убийство Олега и Семена, тоже через того адвоката. Так что я уже сделал твою работу. Семена завалили, а Олег убил себя наркотиками, когда узнал о смерти своего любовничка. Эти педики были любовниками. Имя того, кто заплатил за эту маленькую девчонку, умерло вместе с ними, этими нариками. Они никому не назвали его. Работали только друг с другом, ни с кем больше. Возможно, если б они чем-то поделились, мне не пришлось бы мочить их. А теперь вызови мне врача. Я умираю.

Йона задыхался, хотя Отец не знал, от злобы на себя за предательство или от боли.