Константин Образцов - Единая теория всего [сборник litres]

– Ну так что, знал Гуревич, что ты задушил девушку?

– Ничего он не знает, – просипел дядя Володя. – Спятил совсем, на работу не ходит, дома сидит, на таблетках. Едва в психушку не отправили, я не дал. Повредился в уме на своих инопланетянах, все плакался, что в Комитете ему не поверили, в газеты хотел обратиться. Умный, а дурак. Ну, я его постепенно так подвел к мысли, что это здесь ему не верят: коммунисты – материалисты, что с них взять. А вот на Западе – другое дело, там в США летающие тарелки с 1947 года исследуют, там и поверят, и меры примут. Нужно только взамен что-то предложить. Скажи, говорю, помощнице Ильинского, что ты хочешь его работу продолжить, пусть принесет все бумаги, какие сможет. Думал, хоть черновики получить, и то дело. А тут вдруг сам Ильинский звонит! Сука, чувствовал же, что подвох… рискнуть решил… Э, ты что делаешь?!

Я засунул ему в рот скомканный обрывок наволочки, обвязал вокруг головы полосами из простыни, проверил еще раз, хорошо ли держат узлы, стягивающие куль из одеяла, и вышел из номера, повесив на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Нужно было бы отойти от «Советской» подальше, но сил у меня не было. Я кое-как добрел по проспекту Москвиной [53] Проспект Москвиной – ныне Троицкий проспект в Санкт-Петербурге. до сквера у большого собора, нашел телефон и набрал номер.

– Опять ты, Адамов. – Голос Жвалова показался мне спокойным и как будто усталым. – Не угомонишься никак? Или все-таки сдаться решил?

– Привет, Жвалов. Знаешь такого майора Горбаня Владимира Владимировича?

– Допустим. И что?

– Тогда допусти еще, что этот майор Горбань, известный в определенных кругах как дядя Володя, убил в ночь на вторник особиста Института связи ВМФ Исаева и сотрудницу того же НИИ Галину Скобейду с целью завладения черновиками расчетов по проекту такому секретному, что я по телефону даже не буду его называть. Допусти так же, что указанный дядя Володя мною задержан, полностью в содеянном изобличен и что в моем распоряжении имеются удавка, которой убили Скобейду, со следами крови последней, а также крови этого твоего Горбаня, его пистолет, из которого застрелили Исаева, а также упомянутые черновики, на которых дядя Володя руками своими тоже наверняка наследил предостаточно. Допустил, Жвалов?

В трубке замерла тишина.

– Плохи дела твои, подполковник, – продолжил я. – Куда хуже моих. Ведущий специалист стратегического оборонного проекта, которого ты охранять должен был, сначала исчез, а потом помер у тебя на руках, девица, которую ты даже опознать так и не смог, тоже; вместо раскрытия вражеской агентурной сети наловил пионеров да пенсионеров из коммуналки, на которых только зло срывать можно, а толком предъявить нечего. Так мало этого, вдруг оказывается, что у тебя под носом действовал двойной агент, резидент иностранной разведки, и ты его, Жвалов, не только проворонил, а еще и лично приставил к одному из засекреченных ученых, чем этот агент не преминул воспользоваться, захватив материалы исследований, да еще и сотрудника Комитета государственной безопасности застрелил! Да, тут лишением звания и увольнением без выслуги не ограничится, тут дело паскудное, трибуналом пахнет.

– Чего ты хочешь, Адамов?

Я на какой-то миг подумал, что к телефону подошел кто-то другой, но нет: это был Жвалов, просто голос его звучал теперь почти совсем по-человечески.

– Я хочу вернуться в родной главк героем и передать коллегам из второго отдела раскрытое двойное убийство, а руководству – историю о вопиющей некомпетентности некоторых сотрудников госбезопасности и о чрезвычайно тяжких последствиях, к которым она привела. Можешь себе представить, с какой скоростью мое начальство доложит об этом своему начальству в Москву и на какой уровень выйдет скандал, в котором главным героем будешь ты, Жвалов: человек, все просравший, да еще и пригревший вражеского агента на широкой груди КГБ.

Из трубки донесся какой-то сдавленный звук.

– Или другой вариант: ты немедленно отпускаешь всех моих задержанных друзей. Никаких дел, никаких последствий, никакой испорченной биографии. И не просто отпускаешь, а сам лично извиняешься перед каждым, так, чтобы ни у кого из них претензий к тебе не было. Через час все должны быть дома живыми, здоровыми, добрыми и веселыми. Понял?

– Да, – пропыхтел он.

– Кроме того, ты, разумеется, отзываешь все запросы на мой розыск и сообщаешь моему руководству, что Комитет государственной безопасности ко мне претензий не имеет и что вышла ошибка по твоей, Жвалов, вине.

– Согласен.

– Если сделаешь, как тебе велено, то через час позвоню снова и сообщу, где забрать Горбаня, – сказал я и повесил трубку.

Настроение у меня было таким, что хоть снова в драку. Даже голова прошла и сломанный нос почти перестал болеть. Наверняка мне просто казалось, но даже дым поредел как будто, и солнце больше не жгло напалмом, а приветливо грело сквозь легкую сизую дымку.

Я с удовольствием прошелся по улицам, посидел на лавочке в сквере за Военмехом [54] Вероятно, Адамов имеет в виду нынешний Польский сад, в середине 80-х имевший довольно неухоженный вид. и ровно в 11.40 набрал номер телефона в квартире на Лесном. Трубку долго не брали, и я уже забеспокоился было, когда наконец раздался щелчок и знакомый голос с легким грузинским акцентом ответил:

– Але, говорите, ну!

– Салами, Георгий Амиранович, – сказал я.

– Эй, салами, биджо! Это Витя, Витя звонит! – закричал он, и на заднем плане тоже закричали на разные голоса.

– Что ты? Как ты? Где ты? – спрашивал Деметрашвили, а сзади подсказывали «Спроси, когда…», «Скажи, чтобы…», а я с трудом проглотил комок в горле и ответил:

– Георгий Амиранович, я жив и здоров, потом расскажу подробнее, обязательно, и приеду к вам, только позже. Сейчас скажите: все дома? У всех все в порядке?

– Все, все! – засмеялся он.

Час назад всех их – и дядю Яшу, и тетю Женю, и семейство Чечевициных, и Георгия Амирановича с сыном Дато, и успевшую объявить голодовку Люську – вывели из камер, вернули все вещи и с необыкновенной вежливостью и предупредительностью провели в красный уголок следственного изолятора КГБ. Там перед ними предстал «подполковник этот, который допрашивал, свирепый такой», только сейчас он был смирен и тих, называл всех товарищами, лично принес извинения каждому, пожав руку, обещал всем прислать на работу благодарственные письма от Комитета, назвал случившееся катастрофической ошибкой и – о чудо! – пустил скупую слезу, чем растопил сердце даже непримиримой Люськи, поначалу и не думавшей никого извинять и грозившейся «дойти до Кремля».

– До дома на «Икарусе» довезли с сопровождением, как космонавтов, – рассказывал Деметрашвили. – А Митьке, как самому младшему, подполковник транзисторный приемник подарил на прощание, «Спидолу», да еще и с благодарственной гравировкой от имени Комитета государственной безопасности! Ну а ты-то как, Витя?..