Константин Образцов - Антропный принцип, продолжение [litres]

Яблочко, как говорится, от яблони: Яна была девочкой дерзкой, с учителями могла повести себя неуважительно – отказаться, например, мыть полы в классе или прийти на субботник, – но не бесталанной. Наверное, потому они и сдружились с моим сыном: такая, знаете, яркая, непокорная девчонка-подросток, да еще и прекрасно разбирается в математике, много читает, увлекается астрофизикой – вот так все и началось.

Они с матерью жили на Удельной, в одном из «немецких» двухэтажных домов, с палисадником, калиткой и отдельным входом в квартиру. Это мне Савва рассказывал, он часто ходил туда в гости. Яна к нам тоже зашла один раз – но я, знаете ли, человек прямой, отношения своего к людям скрывать не привыкла, так что больше дома у нас она не появлялась. Кто знает, может быть, мне и стоило тогда сделать усилие над собой…

Мы в то время жили еще в Озерках, в старом доме, от Удельной это минут двадцать пешком или десять минут на трамвае. Савва уже целый год ездил в школу самостоятельно и взял привычку выходить на Удельной, ждать Яну – а она имела обыкновение опаздывать! – и потом они вместе ехали в школу. После уроков, если они не шли гулять, или в планетарий, или в библиотеку, Савва провожал Яну до дома и почти всегда засиживался в гостях до позднего вечера. Конечно, Яна на него влияла, и уж точно не в лучшую сторону: например, это она увлекла его астрономией, так что сын и долгое время спустя хотел поступать учиться на астрофизика, и мне стоило больших усилий его переубедить. Девочкой она была, как я говорила уже, довольно начитанной, но литературу предпочитала поверхностную: Купер, Буссенар, Стивенсон – и Савва стал фантазировать о приключениях, говорил, что хотел бы стать героем какого-нибудь авантюрного романа; дело дошло до того, что у него в бумагах я начала находить наброски рассказов про каких-то пиратов и даже рисунки к ним – и это у мальчика, который переписывался с самим академиком Пряныгиным! В общем, дела шли все хуже, и закончилось все тем, чем и должно было: тремя «четверками» в последней четверти, причем по самым важным предметам: алгебре, геометрии и физике! Для меня это был настоящий удар. Я пошла в школу и там выяснила, что падением успеваемости дело не ограничивается: оказывается, весь май у моего сына копились прогулы, которые он скрывал, искусно меняя в дневнике страницы с замечаниями на чистые, которые вытаскивал из другого дневника, специально для этого купленного. В общем, как вы понимаете, тогда у нас состоялся довольно крупный разговор… Вы не возражаете, если я закурю?

– Ни в коем случае. И я с вами, можно?

– Сколько угодно.

Леокадия Адольфовна поставила на столик пепельницу, достала тяжелый серебряный портсигар, вынула папиросу, умело размяла ее и чиркнула спичкой. Курила она, не складывая бумажную гильзу «гармошкой», напрямую, в суровый военный затяг. Из открытой двери на террасу вплывал пряный дым горящих торфяников и смешивался с горьким дымом табака и воспоминаний.

– Да, довольно крупный… Положа руку на сердце, ни до, ни после у нас с Саввой не было разговоров на таких громких тонах, и ни до, ни после я не видела его таким непокорным, упрямым, даже жестким. Я напоминала ему, зачем мы переехали в Ленинград – он отвечал, что нисколько меня об этом не просил. Я говорила, что оценки нужны ему для поступления в институт – а сын заявил в ответ, что вообще до института еще далеко, изучать нужно то, что самому интересно, а если уж на то пошло, так у Яны вообще пять «троек» в году, а она все равно собирается поступать на астрономический, потому что для университета важны вступительные экзамены, а не аттестат.

Леокадия Адольфовна затянулась, выпустила дым через колечко накрашенных губ, сбила сероватый столбик пепла.

– Услышав про Яну, я, конечно, вспылила. Сказала, что запрещаю ему с ней общаться – глупо, да, признаю. Сын ответил, что будет общаться, с кем пожелает. Я хлопнула по столу, он – дверью. Потом учебный год кончился, начались каникулы, Савва стал пропадать у Яны целыми днями, а несколько раз явился домой и вовсе под утро. И только Богу известно, где они были и чем занимались.

…Отчего же, не только Богу. И ты бы тоже, дорогая, любимая мама, могла бы узнать это, если бы просто спросила у сына, а не сердилась, не осуждала и не боялась. Он рассказал бы, как таинственно-светлой июньской ночью, туманно-прозрачной, словно сосуд из матового стекла, наполненный сладкими ароматами сирени, акаций и лип, они с Яной плавали на плоту по самому большому из трех окрестных озер; как выгребли на середину и смотрели на редкие звезды в темнеющей синеве полночных небес, и было так тихо, как бывает только наедине с самым важным, что есть в жизни – небом, водой, звездами и друг с другом. Он рассказал бы, как Яна предложила:

– Давай купаться!

И не успел он ответить, как она уже стянула через голову сарафан, скинула кеды и в одних белых трусиках нырнула с плота рыбкой, руками вперед, и светлый вытянутый силуэт заскользил в глубине темных вод. Рассказал бы, как ему было неловко, что он почти не умеет плавать, но все же стянул штаны и рубашку и бултыхнулся в озеро «бомбочкой», а когда вынырнул, отфыркиваясь и вытирая глаза, то увидел прямо перед собой лицо Яны, совсем близко: она улыбалась, рыжие волосы колыхались в воде вокруг плеч, в глазах сверкали отражения звезд и озерной воды. Как она поняла, что он плохо плавает, и взялась учить, заставляя то грести, то нырять, то переворачиваться на спину, и сама скользила вокруг, как русалка, а он пыхтел, барахтался, отдувался и так устал, что, когда они вскарабкались обратно на плот, то лег на спину и не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой; как Яна легла рядом, как он почувствовал прикосновение ее пальцев, и они лежали, взявшись за руки, а плот покачивался на безмолвных волнах, а вверху распахнулось бездонное ночное небо и разгорались все ярче мерцающие дальние звезды.

– Хочешь, расскажу тебе тайну?

– Да.

– Но клянись, что никому не проболтаешься!

– Клянусь, никому!

Она приподнимается на локте; ее лицо серьезно, глаза потемнели, как небо; прядь намокших волос коснулась его груди.

– Я с другой планеты.

Ее глаза на расстоянии взмаха ресниц, губы на расстоянии поцелуя.

– Как?!..

– Да, из другой звездной системы, даже галактики, даже из другого суперкластера – понял, как далеко!

– Из какого же?..

– Из сверхскопления галактик в созвездии Часов, вот откуда! Там система из четырнадцати связанных друг с другом планет, и на них наша цивилизация, она очень древняя, ей шестьдесят миллиардов лет!

– Но ведь Большой Взрыв был меньше четырнадцати миллиардов лет назад…