Константин Образцов - Антропный принцип, продолжение [litres]

– Согласен.

– Если сделаешь, как тебе велено, то через час позвоню снова и сообщу, где забрать Горбаня, – сказал я и повесил трубку.

Настроение у меня было таким, что хоть снова в драку. Даже голова прошла и сломанный нос почти перестал болеть. Наверняка мне просто казалось, но даже дым поредел как будто и солнце больше не жгло напалмом, а приветливо грело сквозь легкую сизую дымку.

Я с удовольствием прошелся по улицам, посидел на лавочке в сквере за Военмехом [18]и ровно в 11.40 набрал номер телефона в квартире на Лесном. Трубку долго не брали, и я уже забеспокоился было, когда наконец раздался щелчок и знакомый голос с легким грузинским акцентом ответил:

– Алё, говорите, ну!

– Салами, Георгий Амиранович, – сказал я.

– Эй, салами, биджо! Это Витя, Витя звонит! – закричал он, и на заднем плане тоже закричали на разные голоса.

– Что ты? Как ты? Где ты? – спрашивал Деметрашвили, а сзади подсказывали: «Спроси, когда…», «Скажи, чтобы…», а я с трудом проглотил комок в горле и ответил:

– Георгий Амиранович, я жив и здоров, потом расскажу подробнее, обязательно, и приеду к вам, только позже. Сейчас скажите: все дома? У всех все в порядке?

– Все, все! – засмеялся он.

Час назад всех их – и дядю Яшу, и тетю Женю, и семейство Чечевицыных, и Георгия Амирановича с сыном Дато, и успевшую объявить голодовку Люську, – вывели из камер, вернули все вещи и с необыкновенной вежливостью и предупредительностью провели в «красный уголок» следственного изолятора КГБ. Там перед ними предстал «подполковник этот, который допрашивал, свирепый такой», только сейчас он был смирен и тих, называл всех товарищами, лично принес извинения каждому, пожав руку, обещал всем прислать на работу благодарственные письма от Комитета, назвал случившееся катастрофической ошибкой, и – о чудо! – пустил скупую слезу, чем растопил сердце даже непримиримой Люськи, поначалу и не думавшей никого извинять и грозившейся «дойти до Кремля».

– До дома на «Икарусе» довезли с сопровождением, как космонавтов, – рассказывал Деметрашвили. – А Митьке, как самому младшему, подполковник транзисторный приемник подарил на прощание, «Спидолу», да еще и с благодарственной гравировкой от имени Комитета государственной безопасности! Ну а ты-то как, Витя?..

Я с трудом распрощался, будто вырвавшись из объятий, и позвонил по другому телефону.

– Претензий нет? – осведомился Жвалов.

– Нет.

– Я слово держу.

– Я тоже. Шпион твой в гостинице «Советская», номер 502. Надеюсь, не сдох. Он, кстати, «красноперым» ругается, так что, думаю, у него счет к советской власти старый и долгий. Может, из «власовцев» или из репрессированных. С историей персонаж. Удавка на журнальном столике, пистолет под подушкой, бумаги в тумбочке у кровати. И еще, в качестве премии тебе: его контакт в консульстве США – второй атташе по культуре, некий Майкл Вестен, телефон…, пароль от связного – срочное уведомление. Запомнил?

– Да.

Он помолчал секунду.

– Адамов.

– Что еще?

– Спасибо тебе.

– Служу Советскому Союзу! – ответил я и повесил трубку.

Я вышел на улицу и постоял немного, жмурясь сквозь очки на сияющее небо. Симпатичная рыжая девушка, проходя мимо, покосилась на меня неодобрительно и ускорила шаг. Я рассмеялся.

– Ну что, Витя, – сказал я себе. – Всем помог, все исправил, всех спас. Теперь пора спасать мир, черт побери!

Ничего не произошло. Я подождал немного и повторил уже громче:

– Черт побери!

На меня стали оглядываться, но в остальном все оставалось, как прежде. Чувствуя себя преглупейшим образом, я набрал в грудь воздуха и рявкнул:

– Черт!!!

– Витя, ну что ты кричишь на всю улицу, как потерпевший! Тут я, тут!

В пяти шагах от меня, у поребрика, я увидел «Москвич-403» [19] «Москвич-403» – автомобиль малого класса, выпускавшийся с 1962 по 1965 г. – новехонький, сверкающий лаком, будто только что из магазина, в бирюзовом и бежевом цвете. Иф Штеллай стояла рядом и, улыбаясь, махала рукой. Она была похожа на фотомодель из автомобильной рекламы двадцатилетней давности: солнцезащитные очки «кошачий глаз», прямое короткое платье с широкими полосами цвета морской волны, открывающее блестящие загорелые коленки, густые темные волосы уложены в высокую прическу с локонами.

– Ты как будто из 60-х, – заметил я.

– А я и сейчас там. Не спрашивай, все равно не поймешь, садись… Ой, а с лицом-то что?!

В салоне «Москвича», вопреки ожиданиям, вместо раскаленного пекла меня окутала приятная свежесть, пахло новым автомобилем и парикмахерской. Стелла сняла очки и повернулась ко мне:

– Говори, что с тобой опять приключилось?

– Не важно.

– Все равно ведь узнаю.

– Ну, подрался.

– Горе ты мое! – воскликнула Стелла. – Нет, тебя решительно нельзя оставлять без присмотра!

Она поставила на колени сумочку, раскрыла ее и принялась там сосредоточенно рыться.

– Так, это не то… это тоже… а, вот! Есть у меня тут одна «ромашка», она слабенькая, но все же лучше, чем ничего. Давай, наклоняйся ко мне, поправим тебе нос хоть немножко!

– Да не надо, – стал отнекиваться я из непонятного самому себе упрямства.

– Надо! – строго сказала Стелла. – Я тебя в таком виде к машгиаху не повезу.

Я проворчал что-то в том смысле, что вряд ли мой вид имеет хоть какое-то значение для такого персонажа, как машгиах, но все-таки снял очки, кепку и подвинулся к Иф Штеллай. Подушечкой указательного пальца с длинным ярко-алым ногтем она ловко подцепила из пластмассового блистера полупрозрачную, похожую на лепесток, пластинку и аккуратно налепила мне на переносицу. На миг вспыхнула слепящая боль, а потом так же мгновенно исчезла. Я опустил козырек над лобовым стеклом и посмотрел в зеркало. Черные круги вокруг глаз пропали, нос перестал быть похожим на багрово-сизый банан и стал почти нормального размера и цвета, только в точке удара осталась красноватая полоса и чуть заметный изгиб.

– Ну вот, красавец же? – подмигнула Стелла.

Я не возражал. Она завела мотор, и мы поехали. Из радиоприемника женский голос под очаровательно старомодную мелодию запел по-английски о шестнадцати причинах любить. Иф Штеллай подпевала тихонько. Мы пересекли Фонтанку, проехали по Садовой, свернули на проспект Маклина [20] Проспект Маклина – ныне Английский проспект в Санкт-Петербурге. и по Аларчину мосту перебрались через канал Грибоедова.

– Сейчас послушай меня внимательно, – сказала Иф Штеллай. – Ты, конечно, кое-что повидал уже, но визит к машгиаху – это не посиделки на «Невской волне». Во-первых, ничего не ешь и не пей, если предложат – отказывайся.

– А то что? Козленочком стану?

Она покосилась неодобрительно.