Константин Образцов - Антропный принцип, продолжение [litres]

– Людей сколько у вас будет? – осведомился он.

– Половина примерно, – ответил я и сообразил, что неправильно понял вопрос, а Паша вряд ли поймет ответ.

– Анатолий Иванович сказал, что у вас тут деловая встреча намечается или что-то вроде того – ну, вот, мы подготовили все, как могли. В холодильнике минералочка есть, сок импортный, лимонад. Если выпить захотите, ну там, отметить что-то – не стесняйтесь, бар весь ваш, тут вот водочка у нас, тут коньяк, шампанское, виски есть даже. Кухня, туалет, подсобка – все открыто. Музыку можно включить, чтобы повеселее было. Телевизор тоже. В общем, Анатолий Иванович просил передать, чтобы чувствовали себя, как дома, и ни в чем себе не отказывали. Вот ключи, когда будете уходить, закройте, пожалуйста, если не сложно.

Я заверил его, что благодарен за гостеприимство, что скучать нам вряд ли придется, и что двери я непременно закрою, а ключи оставлю под ковриком.

– Не, под коврик не надо! – испугался прямолинейный Паша. – Вы лучше потом как-нибудь так передайте.

Он помыкался еще немного, поправил стулья, смахнул что-то со стойки и откланялся. Я остался один. Взял из холодильника бутылку «Пепси», выпил ее от нечего делать, пошел перекурить и долго смотрел на подступающие к городу грозные небесные бастионы. Потом вернулся, закрыл дверь, сел и стал ждать.

Было очень тихо. Даже с Московского проспекта снаружи не доносилось ни шума, ни звука, ни шага. Время вязло в недвижном безмолвии.

За несколько минут до полуночи я услышал, как открылась внешняя дверь, кто-то споткнулся и чуть не упал в темноте тесного коридорчика, чей-то голос сказал приглушенно: «Это здесь». Внутренняя дверь отворилась, и вошли Яна и Савва.

Элохим ступила через порог настороженно, будто кошка, принюхивающаяся к новому дому. У Ильинского на плече была изрядно поношенная красная спортивная сумка, а в руке туго распираемый изнутри объемный тряпичный мешок, который он, тяжко вздохнув, водрузил на стол. Мешок осел, через край выпали и покатились по столешнице несколько яблок и персиков.

– Здравствуйте, Виктор! Вот, смотрите-ка, что соседи Вани нам собрали с собой в дорогу. И тяжело, и отказать неудобно. Очень сердечные люди.

– Сердечным людям лучше вам на пути не встречаться, Савва Гаврилович. Для них эти встречи плохо заканчиваются.

Он поджал губы, насупился и сел. Яна подозрительно оглядела углы, прошлась вдоль ряда стульев, проводя пальчиком по стойке, обогнула стол и уселась рядом с Ильинским.

– Довольно странный выбор места для встречи, – констатировала она. – Насколько я знаю, тут преступники собираются?

– Собираются – согласился я. – Так это же как раз подходящая нам компания, разве нет?

– В каком это смысле? – прищурилась Яна.

Савва взял со стола яблоко, вытер ладонями и захрустел с аппетитом.

– В самом что ни на есть прямом. Взять, к примеру, вашего дядю Володю: предатель Родины, иностранный шпион и убийца. Те, кто в этом кафе обретается, в сравнении с ним пионерский отряд на сборе макулатуры.

Савва перестал жевать и внимательно посмотрел на меня. Яна сделала удивленное лицо, потом передумала, изобразила возмущение, снова передумала и процедила:

– И что? Нам помогают разные люди, главное – вывезти Савву туда, где его не смогут найти. Ханжество сейчас неуместно.

– Не сможет найти кто? – уточнил я. – Наши военные? Или чужие? Так как раз последним ты и собиралась его передать. И маму следом отправить, чтобы был посговорчивее. А что до ханжества… Савва Гаврилович, ты знаешь, что дядя Володя задушил Галю Скобейду? Или Яна тебе и этого не сказала?

Яна резко вскочила.

– Савва, мы уходим! – крикнула она, и тут свет померк.

Потолочные лампы мигнули и засветили в половину накала, как если бы в сети резко упало напряжение, красноватые отсветы очертили резкие тени, так что лица стали похожи на маски; запахло, будто в медкабинете, где на сутки оставили включенной кварцевую лампу, загудело басовой нотой так низко, что заныли зубы и заложило уши; волосы зашевелились, потрескивая от мгновенно сгустившегося электричества и роняя синеватые искры. Дунуло порывистым холодом, со стуком покатились по столам и по полу золотисто-красные и зеленые яблоки, оранжевые персики и абрикосы, метнулись тени, и я ожидал уже вспышки молнии, удара грома, разверзшейся земли под ногами или сметающего все урагана – но не минуло и мига, как лампы снова засветили в полную силу, и стихло гудение, и электричество перестало трещать в волосах. Все стало, как секунду назад, только раскатились по белой плитке пола и по столешницам яркие фрукты.

Керувим Иф Штеллай Шеда Мадиах сидела у крайнего стола спиной к двери. Судя по тому, что ни дверь не скрипнула, не отворилось окно, и она, и Ишим Боб Шед Махрив, который воздвигся, скрестив могучие руки, за спиной Яны, были в волновой форме и сейчас уже не походили на легкомысленных «артистку» или «американца», скорее, на олимпийских богов: темные волосы Иф Штеллай, разделенные посередине пробором и уложенные в толстые косы над высоким лбом, венчали строгий и правильный лик, черты которого немного смягчали прекрасно очерченные пухлые губы, чуть тронутые недоброй улыбкой. Она была в черном платье с высоким воротником, фасон которого словно набросал Ваня Каин в одном из своих альбомов, а Боб – в каком-то приталенном кителе цвета грозовой тучи, и телом он был похож на Геракла, а лицом – на порочного римского императора, со смоляными кудрями, надменным взглядом и капризно искривленным ртом.

– Добрый вечер, – сказала Иф Штеллай.

Яна злобно зыркнула на меня, дернулась и вдруг обмякла на стуле. Глаза ее закатились, рот приоткрылся, тело медленно стало сползать на пол и свалилось бы, как мешок, если бы метнувшийся Савва не подхватил ее под мышки.

– Вышел месяц из тумана, – прозвучал мальчишеский голос, – вынул ножик из кармана…

Я обернулся направо. Машгиах сидел во главе ряда из столов, напротив Иф Штеллай, и выглядел как мальчик, которого бабушка собрала в гости: русые густые вихры старательно расчесаны, нарядная цветная рубашечка застегнута под горлышко. Рослая старуха в черном стояла позади него, чинно скрестив руки на животе. Он внимательно обвел всех взглядом пронзительно голубых глаз и продолжил, показывая по очереди на каждого:

– Буду резать… буду бить… все равно… тебе… водить!

Мальчишеский палец остановился на Яне. Она с силой выгнулась, вырываясь из рук Ильинского, протяжно и с натужным хрипом вздохнула и упала на стол, вытаращив глаза и тяжело отдуваясь.

– Не надо убегать, – погрозил машгиах. – Это не честно.

Яна побелела так, что веснушки казались черными, голубые прежде глаза тоже почернели, тонкие рыжие пряди прилипли к взмокшему лбу. Она выдернула у Саввы руку, попыталась сеть прямо, но получилось как-то неловко, словно украденные кости и плоть кривовато наделись на то, что было истинной Яной. Она положила руки на стол и стала смотреть перед собой. Взглядом с ней встречаться сейчас совсем не хотелось.