Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи [litres]

– Чувствую, что я успел попасть под подозрение. – Взгляд дона Симона был откровенно насмешлив. – Я невиновен, милорд. Как это принято говорить в романах, в момент преступления я был у себя дома и крепко спал.

Эшер невольно усмехнулся:

– А свидетели у вас есть?

– Увы, нет. По правде говоря, – продолжал Исидро, – я был встревожен уже тогда. Вампир по имени Валентин Кальвар, француз, не показывался две-три недели подряд. Я подумал, что его поразил какой-то недуг. Кальвар недавно появился в Лондоне (по нашим, разумеется, понятиям), плохо знал расположение возможных укрытий и вообще условия городской жизни. От этого легко впасть в депрессию, почему, собственно, вампиры и не любят путешествий. – Складывалось впечатление, что Исидро собирался сообщить еще кое-что о вампире Валентине Кальваре, но потом передумал и просто продолжил: – Я думаю теперь, что он-то и был первой жертвой, хотя ни тела, ни выгоревшего гроба мы так и не нашли. Впрочем, никто из нас не знал, где он спит… Но восемнадцать дней назад одна… моя приятельница… пришла сказать мне, что убит еще один вампир – наш общий друг. Она была испугана, хотя такое могло произойти и случайно. Многие наши укрытия, располагавшиеся в древних подвалах, были взломаны, когда строили метрополитен. Кстати, этот вампир (его звали Дэнни Кинг) спал как раз в таком подвале. Кто-то вскрыл окна и снял крышку с гроба.

В лунном свете, просеивающемся сквозь туман, лицо Исидро было тихим и отстраненным, как лица выступающих из кладбищенского мрака статуй. Тесная, как каньон, сжатая стенами склепов аллея окончилась обсаженной деревьями лестницей. Вампир на минуту умолк, стальные пальцы, придерживавшие Эшера за локоть, разжались.

– А спустя десять дней Лотта и ее друзья сказали мне, что посетили жилище вампира Эдварда Хаммерсмита, обитавшего на Хаф-Мун-стрит в особняке, который принадлежал еще его отцу (когда тот был жив), и обнаружили, что ставни открыты, а гроб наполнен золой и костями. Так об этом узнал я.

– И ни Кинг, ни Хаммерсмит даже не сделали попытки выбраться из гроба?

– Нет, – сказал Исидро. – Но с момента смерти Кальвара убийца понимал, за кем он охотится.

– Вопрос в том, – заметил Эшер, – знал ли он это раньше.

– Мы уже думали над этим. Вряд ли кто-то выслеживал нас по-людски – медленно, никак не решаясь поверить, что его близкие стали добычей вампира. Это ведь только благодаря совпадению муж героини любопытного романа мистера Стокера замечает вампиров, охотящихся за женой и ее другом, да еще и делает правильное умозаключение. Большинство людей до этого не додумываются. Даже когда вампир беспечен и факты говорят сами за себя, человек предпочитает «логическое объяснение»… Я нахожу типичным, – добавил он, когда они вступили в гулкий мрак крытой террасы с кирпичными склепами и мраморными досками на скромных памятниках, – что вампиризм изображается как зло, пришедшее в Англию откуда-то извне и совсем недавно, словно коренной британец вампиром стать не может. Мистеру Стокеру, видимо, и в голову не приходило, что вампиры могут обитать и в Лондоне.

Кладбище они покинули, одолев стену неподалеку от церкви Сент-Майкл, причем Исидро подсадил Эшера, а потом уже легко вскарабкался сам. Туман сгустился еще больше, когда они двинулись вдоль кладбищенской стены вниз по Хайгейтскому холму. Смутный желтый свет фонаря (свидетелей можно было уже не опасаться) мерцал на влажных сорняках и паутине в придорожных канавах, как мерцал недавно на драгоценностях в наполненном пеплом гробу. Дыхание Эшера клубилось, смешиваясь с туманом. Он покосился на Исидро. Ни клочка пара не исходило из тонких губ вампира, даже когда он говорил.

– Давно ли вампиры обитают в Лондоне? – спросил он, и дон Симон бросил на него быстрый взгляд искоса.

– Давно, – ответил он, словно хлопнул дверью.

Остаток пути они провели в молчании. Позади них в тумане на колокольне Сент-Майкла ударил колокол. Без пятнадцати двенадцать. Склон Хайгейтского холма и окраинные улицы внизу были пустынны. Лавки и дома смутно проступали из медленно клубящегося тумана среди тусклых желтых пузырей газового света.

– Я уж думал, вы, парни, не вернетесь, – непочтительно начал было кебмен, выбираясь из-под груды запасной одежды, и Исидро, изящно наклонив голову, вручил ему десятишиллинговую бумажку.

– Примите мои извинения. Я надеюсь, это не причинило вам неудобств?

Кебмен уставился на деньги, затем быстро коснулся краешка шляпы:

– Что вы, сэр! Вовсе нет!

Дыхание его отдавало джином, как, впрочем, и воздух в кебе. «Холодная ночь», – философски отметил Эшер, забираясь в экипаж.

– Албемарл Креснт, Кенсингтон, – сказал Исидро в окошечко, и кеб затрясся по мостовой. – Наглец, – добавил он мягко. – Но ссориться со слугами – последнее дело. К сожалению, прошли те времена, когда я мог приказать его высечь.

Он повернулся к Эшеру в профиль и устремил взгляд во тьму.

Албемарл Креснт оказался рядом домов, видавших когда-то лучшие дни, хотя некоторые из них и сейчас очаровывали поблекшей красотой подобно изношенному наряду герцогини в лавке старьевщика. В это время суток здесь было очень тихо. Стоя на мостовой среди тумана, становившегося все гуще по мере приближения к реке, Эшер не слышал ни звука. В Оксфорде в этот час преподаватели бы еще бодрствовали, споря о метафизике или текстуальном критицизме, студенты устраивали бы вечеринки или сновали по улицам в развевающихся университетских мантиях, а жители других районов Лондона, как имущие, так и неимущие, традиционно беседовали бы с бутылкой. Здесь же клерки, юные приказчики и благонамеренная часть рабочего класса держались замкнуто, много работали, рано вставали и почти не интересовались тем, что происходит вокруг.

Исидро стоял рядом, глядя сквозь туман на смутно видимый ряд террас.

– Сейчас мы можем войти, – шепнул он. – Я усыпил их так, что моих шагов они не услышат, но за вас я поручиться не могу. Поэтому ступайте тише.

Комната Лотты располагалась на втором этаже. Весь первый этаж пропах застарелым кухонным чадом и пивом. Чтобы не привлекать внимания, фонарь они погасили у порога. Темнота была кромешная, и Исидро вновь пришлось исполнить роль поводыря. Старомодный, с длинным стволом ключ, найденный среди золы, действительно подходил к двери. Заперев ее изнутри, Эшер достал из кармана потайной фонарик и зажег его.

Яркие цвета, усиленные сиянием газового пламени, жгли глаза. Комната была завалена платьями, туфельками, пеньюарами, безделушками, шалями, кружевами, оперными программками и карточками. Все громоздилось как попало, скрывая дешевенькую обстановку комнаты, напоминающей грим-уборную актрисы. Здесь были вечерние туалеты: алые, оливковые, золотистых оттенков, идущих только определенному типу блондинок; замшевые оперные перчатки, запятнанные старой кровью, и веера – из лебединых перьев или разрисованного шелка. Украшенные сапфирами двойные браслеты, ожерелье, серьги и гребень, беспечно брошенные в скомканный черный шелк на столике красного дерева, брызнули искрами света, когда тень, отбрасываемая Эшером, их миновала.