Екатерина Соболь - Призрачный сыщик [litres]

– Нет. Дело не в нем.

Молли уже открыла рот, чтобы спросить: «А в чем тогда?», но наше внимание отвлек экипаж, стремительно приближающийся по дороге. Знакомую эмблему у него на боку я заметил издали: вьюнок и шестеренка.

Доехав до нас, экипаж остановился, и из него легко выпрыгнул Каллахан. Я приготовился к битве. У Каллахана, впрочем, вид был не воинственный. Я заглянул в экипаж: Бена нет, охраны тоже. Кажется, никаких сюрпризов, и все же я напрягся.

– Как вы меня нашли?

Рори Каллахан посмотрел на меня так, будто я усомнился в его интеллектуальных способностях.

– Все мои работники покинули фабрику, сломав на своем пути ворота.

– Они не ваши работники, они вообще-то свободные люди. Каждый имеет право жить. И умереть тоже.

Его губы тронула кривая улыбка.

– Неожиданно демократическое утверждение для графа.

– Где Бен?

– Страдает. – Он пожал плечами. Меня впечатляла его способность оставаться спокойным даже в самых невероятных обстоятельствах. – Не знаю, где именно. Я предлагал ему отправиться за восставшими вместе, потому что они непременно приведут к вам, но он сказал, что не хочет вас никогда больше видеть. Впрочем, потом он взял с меня слово вас не убивать. Хотя, как я понимаю, в отношении всех вас это слово и неприменимо.

– А вы собирались меня убить?

Каллахан взглянул на меня со снисхождением.

– Естественно, нет. Жизнь – ценнейший ресурс. Отнимать ее – значит оскорбить саму вселенную.

Раньше мне казалось, что я читаю людей как открытые книги, но последний месяц доказал, что я ошибался. Каллахана, например, я не понимал до сих пор.

– Мне имеет смысл просить вас не давать Бену никого больше оживлять? – решился спросить я.

– Нет. Я сделаю или не сделаю все, что посчитаю нужным, Джон. Так же поступаете и вы. – Он широким жестом обвел толпу. – Но я пришел к выводу, что оживление – тупиковая ветвь. Зрители испугались, я очень остро вчера это осознал, и вы тут ни при чем, хотя, конечно, хитро было с вашей стороны вывести работников во двор. Признавать, когда сделал неверные ставки, и ясно видеть истину – главное качество дельца. На данный момент она состоит в том, что люди не готовы принять этот вид рабочей силы.

– Камень с души, – сказал я, и он усмехнулся. – И зачем вы сюда явились?

– Из любопытства. Полагаю, хотел увидеть, чем все закончится. – Он вздохнул, глядя туда, где медленно разгорался рассвет. – Скоро настанет новый день, и утренние газеты разорвут меня на клочки. Я сразу понял: нет таких сумм, которые заставили бы газетчиков написать хвалебные отзывы о вчерашнем мероприятии. Это был провал, и мне придется начинать все сначала. Ничего, я так уже делал. Много раз.

«Сиротка из Галлоуэя», – вспомнил я. Видать, жизнь его знатно потрепала.

– Удачи вам пожелать не могу, – сказал я.

Каллахан кивнул с пониманием.

– Люди всегда боятся будущего. Но, пока я жив, остановить меня раз и навсегда не сможет ничто на свете, потому что с будущим бороться невозможно. Мир меняется. – Он пожал плечами, и я невольно восхитился его силой духа. – С ним меняться придется нам всем. А я все же пожелаю вам удачи в том, что вы задумали, Джон. Больше, чем кто-либо еще, я могу оценить смелость, оригинальность и размах идеи.

– Я ждал, что вы скажете речь о том, какой это отличный капитал – неубиваемая армия, – пробормотал я, как-то даже смутившись. – И о том, как я исполнил мечту древних императоров о послушных работниках, и как глупо от этого отказаться.

Каллахан хохотнул.

– Ну вот, зачем вам я? Сами все сказали. Нет, Джон. Я не люблю сотрясать воздух пустыми словами, вы на все уже решились. Глупо отговаривать того, кто столь твердо идет своим путем.

Он протянул мне ладонь, и я сжал ее своей холодной рукой. Каллахана ее температура, похоже, не смутила. Оттого, что он здесь, я испытывал определенно сильное чувство, – кажется, я был прямо-таки растроган. Учитель Кирана, хитрая тварь, был мне врагом. Каллахан был противником, а ценить противника – качество, достойное джентльмена.

Я заколебался, а потом все же сказал то, что слышал от него на крыше. Как же там он это произнес? «Эрин го бра» – вот как это звучало.

– Erin Go Bragh , – сказал я.

Каллахан вдруг улыбнулся – искренняя улыбка, какой я не ожидал увидеть на его неподвижном лице.

– Erin Go Bragh , – с чувством повторил он. – Да здравствует Ирландия.

Я отошел, а он остался стоять, прислонившись спиной к своему экипажу. Вышколенный возница поглядывал на всех нас с интересом, но ни во что не вмешивался.

Восхитительные лучи рассвета заливали землю, и я понадеялся, что смогу увидеть сегодняшний закат. А если нет, что ж, это была отличная жизнь, хоть и короткая. Киран велел не печалиться о нем, а значит, мне не стоит печалиться и о себе тоже. Даже если все закончится плохо, буду хотя бы знать, что старался как мог.

Я подошел к блондинке. Глаза у нее были очень живыми, и в них по-прежнему была просьба.

– Тебя убили не Ливерпуле, а в Дублине, как и всех прочих, да? – тихо спросил я. – Но ты чувствовала меня с самого начала. Чувствовала: где-то есть тот, кто может тебе помочь. Пролезла на какой-то корабль, чтобы меня отыскать, да? Шла мне навстречу. Вот так и нашла меня около той таверны.

Я подождал ответа. Блондинка чуть нахмурилась, будто силилась заговорить, и не смогла произнести ни слова. Мне показалось, что она едва заметно кивнула, но как можно знать наверняка? Я взял ее за обе руки. Эта девушка была самой живой из всех, потому что ее смерть – злодейское, презренное и незаслуженное убийство от руки того, кого она не знала и даже не успела увидеть.

– Покойся с миром, – прошептал я. – Если я смогу, если не умру сейчас, то найду его, клянусь тебе.

Продолжая держать ее руки, я мысленно потянулся к остальным, пытаясь пробиться своим сознанием сквозь их повторяющиеся кошмары, – и на секунду мне удалось дотянуться до них через непреодолимую пропасть. Взгляды всех, кто стоял вокруг меня, прояснились. Надеюсь, они успели это увидеть – солнце, поднимающееся из-за горизонта, далекое море, траву, которую шевелил ветер, – почувствовали этот прекрасный момент так же, как чувствовал его я. А потом я закрыл глаза. Я мог управлять всеми этими сотнями людей с самого начала, но только сейчас делал это так, как нужно.

Желание – великая сила. Мы все застряли на полпути к смерти, и ожить по-настоящему для всех нас уже было невозможно. Но единственное, что надо было сделать, чтобы умереть, – захотеть этого. А поскольку я единственный сохранил способность желать, я должен был пожелать за всех нас.

И я мысленно отпустил жизнь. Я так долго балансировал как канатоходец на нитке, натянутой между жизнью и смертью, что сейчас это ощущалось как облегчение. Сотни людей опустились на траву мягко и одновременно, и у меня что-то ухнуло внутри, будто разорвалось, земля притягивала меня, и я упал, продолжая сжимать руки блондинки. Она еще секунду смотрела на меня осмысленным, печальным, полным просьбы взглядом, а потом ее глаза закрылись, и мои закрылись тоже. Я провалился в мягкое, успокаивающее забытье, успев подумать, что столь мирной смерти можно и не бояться.