Джеймс Блэйлок - Айлсфордский череп

Дирижабль покачивался футах в шести над ровной песчаной площадкой недалеко от огромного арабского шатра Гилберта Фробишера — точнее, нескольких палаток, а также солнцезащитных навесов со свернутыми, чтобы их не сдувало редкими, но нешуточными порывами ветра, боковыми сторонами.

Корма и нос корабля с обеих сторон были привязаны толстыми тросами к длинным деревянным кольям, глубоко забитым в утрамбованный песок. Из открытой двери гондолы — хотя ее уместнее было бы назвать люком — спускалась веревочная лестница с деревянными ступеньками, излишек которой исполинской улиткой лежал на земле.

От берега Египетского залива бивак отделяла гряда высоких дюн, так что с какого-либо судна на воде или же с тропинки вдоль берега шатер не просматривался. Сент-Ив склонен был полагать, что благодаря данному обстоятельству уединенный и комфортабельный лагерь до сих пор и не разграбили головорезы Нарбондо или банды речных пиратов и контрабандистов. Дым костра, естественно, был хорошо заметен и издали, однако он ничем не отличался от того, что поднимается над утлой стоянкой путешественника-одиночки.

В лагере напряженно ожидали прибытия Джека, Табби и Дойла — полдень давно миновал, а троица все не показывалась. Лэнгдон, отправивший им телеграмму еще по прибытии и встревоженный не на шутку, беспрестанно поглядывал на карманные часы. Он не имел права просить, но для реализации плана нападения на весьма многочисленную банду головорезов, замеченную утром с борта дирижабля у печально известного «Тенистого дома», ему отчаянно требовалась помощь. Трактир был указан на карте Мертона, но и без нее всем в округе было известно местоположение заведения с чрезвычайно скверной репутацией — легендарного прибежища контрабандистов, действовавшего здесь чуть ли не с доримских времен.

Нервничая и коротая время за чаем со свежими маффинами с клубникой, Сент-Ив наблюдал за обитателями бивака дядюшки Гилберта.

Сам почтенный орнитолог до забавного походил на своего племянника, в том числе и в плане полноты, различий же, кроме возраста, конечно, наблюдалось два: полностью лишенная растительности макушка Гилберта Фробишера ярко сияла на солнце, а на носу красовались очки с толстыми стеклами.

В экспедицию старик прихватил своего слугу — высокого и подтянутого мужчину по фамилии Барлоу, несомненно, весьма расторопного, но не далее как позавчера подвернувшего ногу — провалился в кроличью нору. Теперь поврежденная конечность с шиной на лодыжке покоилась на скамеечке.

Еще присутствовал давний товарищ Гилберта мистер Ходжсон, тоже увлекающийся орнитологией — весьма деятельный для своего преклонного возраста маленький кривоногий старичок.

В данный момент он был поглощен изучением поразительно обширного собрания перьев и яиц — синих, розовых и крапчатых, аккуратно разложенных в соответствующих гнездах. Увлечен он был своим занятием настолько, что практически не участвовал в беседе — во всем мире для него едва ли существовало хоть что-то, кроме сей драгоценной коллекции. Устроившись за широким деревянным столом, мистер Ходжсон увлеченно строчил в блокноте, то и дело вскакивая и рассматривая устройство того или иного гнезда или форму яйца, а затем дополняя свои записи.

И последним представителем местного общества являлась повариха мадам Лесёр, женщина в теле, говорившая на офранцуженном английском и творившая подлинные чудеса в кухонном загончике, оснащенном металлической печью, массивными колодами для рубки мяса, клеткой для кур и несколькими шкафчиками в придачу. Ее мускулистые руки и полные ноги наводили на мысль, будто всю свою жизнь она носила кирпичи на стройке, а не занималась готовкой. Непостижимым образом ей удавалось даже выпекать хлеб — в плетеной корзине лежало несколько свежих батонов. Под тентом висела связка фазанов, окорок, несколько упакованных головок сыра и пучки трав. Прямо сейчас мадам была занята нарезкой рыбного филе ужасающе тонким ножом, а в печке доходило рагу из ягненка, аромат которого, казалось, должен был приманивать суда с Темзы. Из печной трубы ввысь уходил прямой столб дыма.

Для перевозки упакованного лагерного оборудования, в том числе книг, алкоголя, перин и прочих необходимых атрибутов цивилизации, Гилберт подрядил компанию в Грейвзенде, которая затем установила палатки, соорудила уборную и каждые три дня поставляла свежее мясо, зелень и фрукты из садов Кента. Также дядюшка Табби пополнял продуктовые запасы дичью, например уже упомянутыми фазанами.

Время от времени прореживать популяции разных видов птиц вовсе не возбраняется, заверил Гилберт Сент-Ива и Хасбро и похвастался своим новеньким ружьем.

— Системы Энсона-Дилея, — с гордостью сообщил он, — так называемое бескурковое. Последнее изобретение, профессор. Внутренние курки, самовзводящиеся. Поднимаешь дичь, вскидываешь ружье и плавно, как санки катят с горки, нажимаешь на спусковой крючок. Вы можете сказать, мол, не по-спортивному, но стоит вам отведать стряпню мадам Лесёр, и вы тут же перемените свое мнение.

Из всех присутствующих на роль участника запланированного Лэнгдоном мероприятия, то есть массированного нападения на прибежище головорезов, годился лишь Барлоу, но, несомненно, только не в его нынешнем состоянии. Тем не менее — и это заранее беспокоило Сент-Ива, поскольку старик отличался опасной горячностью и любил действовать спонтанно, — дядюшка Гилберт в лагере определенно не останется.

Некоторое время назад он принимал непосредственное участие в спасении жизни самого Лэнгдона, и потому благопристойного повода отказать ему не имелось, однако профессор всерьез опасался возможных последствий. Дело в том, что оба Фробишера отличались редкой способностью находить неприятности на свою голову, причем дядюшка, значительно превосходивший племянника в плане эмоциональности, крайне редко действовал рассудительно.

Погруженный в свои мысли Сент-Ив совершенно не следил за беседой, которую вели собравшиеся подле стола члены орнитологической экспедиции; внезапно в голове у него возник отчетливый образ его залитого солнцем дома, как если бы он смотрел на него с глициниевой аллеи: всё в весеннем цвету, тянется ввысь хмель, ветерок разносит смех Эдди и Клео.

Сердце у Лэнгдона учащенно забилось. Будучи не в состоянии участвовать в дискуссии, он в третий раз с момента прибытия встал и, пройдя с подзорной трубой за дирижабль, поднялся на вершину дюны, откуда открывался вид на залив.

День выдался прекрасным во всех отношениях — вода искрилась на солнце, в воздухе стояло живительное тепло, а небо буквально сияло синевой, — однако Лэнгдона это совершенно не трогало; пожалуй, он даже не мог припомнить, что красоты природы и всякие милые приятные вещи, вроде предвкушения сбора хмеля, доставляли ему искреннюю радость всего не сколько дней назад. Мысли Сент-Ива обратились к Элис, которой сейчас ему ужасно не хватало. Плотно зажмурившись и тряхнув головой, он постарался выкинуть из нее весь сентиментальный вздор, исключительно ради сохранения ясности рассудка. А потом, открыв глаза, вновь оглядел через подзорную трубу водные просторы — к сожалению, за последние полчаса пейзаж ничуть не изменился.