Оливия Штерн - Князь моих запретных снов [litres]

– Зато ты летал, – проворчала Аделаида. – Многие бы отдали куда большее за возможность нырять в небо.

– Небо – это не море. В него не ныряешь, – поправил Альберт. – Оно бездонное и совершенно не сопротивляется, когда ты все выше и выше. Но потом… чем выше, тем сложнее управлять потоками. И вот я не справился. Впрочем… Все равно меня выгнали из Школы, отдали сюда.

– А откуда они узнали про духа Пробуждения? – Кажется, в голосе Габриэль нежным колокольчиком звякнули слезы.

– Моего наставника стало утягивать в Долину Сна, и я это случайно заметил. Надо сказать, испугался сильно, но… как-то его вытащил. Это получилось само.

– У меня тоже само получилось, – хрипло вставила я, – Милка… она сама туда хотела шагнуть, а я увидела, схватила ее…

– Это твоя сестра? – спросила Аделаида.

– Нет… Это родная дочка той женщины, у которой я жила.

– А что с твоими родителями, Ильса?

– Меня подбросили, – уж не знаю, сколько раз это повторять на разные лады, – выбросили, понимаете? Возможно, я оказалась не нужна родной матери. Хотя хочется думать, что меня выкрали. Но если выкрали – да кому оно могло понадобиться? В общем, глупости.

Альберт задумчиво покачал головой и ничего не сказал. Но смотрел пристально и даже неприятно, как будто я забавная букашка, а он меня разглядывает сквозь увеличительное стекло. Я же… внезапно чуть ли не впервые разозлилась на ту женщину, которая была моей настоящей матерью. Если только она жива… И если правда сама от меня отказалась… Ведь, может, я не от мужа, а от любовника (да-да, этого я уже нахваталась в замке), и она могла осознанно от меня избавиться. Выходит, просто выбросила…

И если раньше, сидя в амбаре, я воображала ее прекрасной и грустной принцессой, то теперь вдруг в мыслях мать предстала этакой ветреной и пустой бабенкой, которой было наплевать, выживу ли я, которая думала только о себе.

– Не расстраивайся, – тихо произнес Альберт. – Что-нибудь да будет.

– Конечно, будет, – проворчала я, – но я иногда завидую, совсем капельку, тем, у кого есть родители. Тем, кого растили, кому покупали кукол и платья, пусть даже не слишком нарядные. А я, из-за того, что меня подбросили, спала на полу в чулане, на тряпках. А иногда, зимой, забиралась в амбар и спала там, в соломе, рядом с коровой, потому что в чулане было слишком холодно и пол промерзал. Его герцогство прав, во многом прав…

Покачав головой, я снова уставилась на свои обветренные и потрескавшиеся руки.

– Не то чтобы я жаловалась… Но мне правда очень обидно бывает. Вот есть же родители, которые растят своих детей… Пусть и небогатые… Неважно. Мне бы очень хотелось иметь таких.

– А что, если бы ты сейчас встретила свою настоящую мать? – прищурился Альберт. – Что бы ты сделала? Как думаешь, обрадовалась бы?

Я поморщилась. То есть можно думать, что она жива. Но тогда получается, что-то заставило ее меня выбросить. Вопрос в том, что именно… И если это «что-то» – только ее себялюбие, то как я могу к ней относиться? Беда в том, что раньше, занимаясь прополкой бесконечных грядок, я не знала другой жизни. А теперь вот попробовала, самую малость – но и этого хватило, чтобы понять, чего меня лишили, подкинув на порог чужого дома. Да лучше бы она меня просто оставила в приюте – а я о таком слышала, – чем вот так обречь на рабство у жадной крестьянки.

– Ну, во‑первых, как я узнаю, что это именно она? – Я потерла задумчиво лоб, затем глянула прямо в блестящие глаза Альберта. – И во‑вторых, нет, я бы не обрадовалась. Скорее всего, я бы плюнула ей в лицо.

Я с наслаждением вдохнула запах цветущих роз. Как странно, днем он почти неощутим, а вот ночью… Чарующей, завораживающей ночью плывет, щекочет обоняние, и тело полнится силой и легкостью, кажется, могу подпрыгнуть и дотронуться до застывшего неба.

Понятное дело, не настоящего неба, а неба в моем сне, куда я отправилась совершенно осознанно.

В темной бездне с легкими бороздками сиреневых облаков висела круглая луна – тяжелая, полная бледно-золотого сока, того и гляди треснет и разольется сверкающими каплями. Она и без того сочилась светом, который оседал легкой паутиной на розовых кустах, на траве, на кирпичных стенах, на черепице…

Неразумно было не пойти за порцией снадобья, но я не пошла.

Еще более неразумно – засыпать, обмотав вокруг запястья цепочку с хрустальным шаром и зажав в кулаке миниатюрный домик, но я именно так и поступила.

Подумала напоследок о том, что мой новый знакомый из сна запросто может оказаться тем самым князем Долины, вечной игрушкой духа Сонной немочи. Подумала, пожала плечами и, зевнув, почти мгновенно провалилась из нашей с Габриэль спальни в эту теплую, напитанную ароматом роз и лунным светом ночь.

Я снова стояла на ровной дорожке из мелких белых камешков, а передо мной, сразу за пышными кустами, усыпанными раскрывающимися розами, темнела дверь – к слову, она была приоткрыта.

Чувствуя, как внутри все замирает, я на цыпочках подошла и заглянула внутрь. Там больше не было мрака: я увидела комнату, в которой уже побывала раньше, но теперь маленький столик исчез, а на его месте появился большой письменный стол, заваленный книгами. Винсент… он сидел на стуле, перелистывал какую-то книгу, и я с удивлением отметила, что у него на лице поблескивают стеклышки странного предмета, какого я не видела раньше.

Он почувствовал мое присутствие, глянул на меня поверх стеклышек, затем поманил к себе.

– Проходи, проходи. Как прошел день?

Все еще удивляясь и одновременно понимая, что, по большому счету, делать мне здесь совершенно нечего, я переступила порог и плотно прикрыла за собой дверь. От любопытства… аж в носу засвербело.

– Добрый вечер, – сказала я, как и полагается воспитанной девушке.

– Присаживайся, – он кивнул мне на кресло по другую сторону стола.

– А что мы будем делать?

– А зачем ты пришла? – и посмотрел на меня чуть насмешливо, снова поверх этих стеклышек.

– Я… не знаю.

Поняла, что краснею. Духи! Даже во сне рядом с красивым и явно необычным мужчиной я умудрялась краснеть.

– Позволь, я напомню, – прошелестел коварным змеем Винсент. – Мы договорились, что ты будешь ко мне приходить, а я тебя буду учить. Вот, начнем с чтения.

Я обреченно вздохнула. Мало того что у мастера Бриста глаз дергается, так теперь эта же участь постигнет и Винсента.

– Мне бы не хотелось вас утруждать, – прошептала я.

– Ты садись, садись, – кажется, он откровенно забавлялся, – я знаю, что тебя пробуют учить… И точно так же знаю, что получается не очень-то.

– Откуда вы…

– Оттуда. – Смех внезапно исчез из его голоса, из его глаз, и Винсент очень строго спросил: – Кто тебя сегодня обидел?