Джим Батчер - Поле Битвы

Какого дьявола? Я поднял свой посох, открывая каналы к энергетическим накопителям внутри, и втянул в них эту энергию. В обычных условиях, такая задача потребовала бы часа напряженной концентрации и изнуряющих усилий, когда я должен был сам закачивать энергию в посох. Но со всем этим безумным количеством силы прямо в воздухе, посох зарядился за секунды, что не представлялось возможным без перегрузки энергии, перетекающей в избыточное тепло, и сжигающей предмет до хрустящей корочки.

Вместо этого он просто издал низкий гул, вырезанные руны засветились зелено-золотым цветом, и легкий, потрясающий запах паленого дерева окутал ночь.

Мэб рассматривала свои войска, очевидно ожидая, пока различные щиты, обереги, чары и заговоры будут собраны воедино из мистической энергии. Ее взгляд скользнул вбок и она поинтересовалась:

— Это новый Рыцарь Меча?

— Сэр Уолдо, — представил я, предупреждающе поднимая руку перед Баттерсом на уровне пояса. — Он был моим союзником множество раз.

— Возмужал, — заметила Мэб голосом человека, который смотрит на корову и видит только стейки. — Приветствую, сэр Рыцарь.

Уолдо прочистил горло, слегка поклонился в пояс и произнес:

— Приятно познакомиться, мэм.

— Твой новый Меч, — сказала она, — исчерпал свои смертные пределы. Отныне он ранит лишь нечестивых.

У меня снова заныла рука.

Щелканье становилось все громче.

Оружие сидхе застонало от холода и жажды крови.

— Меч защищает беззащитных, мэм, — ответил Баттерс. — Как и было всегда.

Колдовство сидхе достигло быстрой, лихорадочной кульминации. Мерцающие искры заплясали на их оружии и доспехах, ослепительные, как куча фотокамер папарацци, во всех мыслимых оттенках, и я затруднялся припомнить, видел ли я вообще когда-либо раньше некоторые из них. Это была противоположность завесы — чары, приковывающие к себе внимание, назойливое бельмо на глазу, которое просто не перестает досаждать.

Мэб подняла голову в такт возбужденному чародейству сидхе и испустила крик, который каким-то образом идеально слился с их песней.

Этот крик пульсирующим звуком прошел сквозь меня, подобно самой мощной музыке, которую я когда-либо слышал, как самый сильный прилив адреналина, который я когда-либо испытывал.

Я ничего не мог с собой поделать. Я сделал глубокий вдох и ответил на этот крик своим собственным. Как и сидхе. Даже Баттерс повысил свой голос в яростном визге.

А затем, без всякой команды, мы двинулись, отряды сидхе рванулись вперёд с неестественной яростью и ловкостью. Сила, которая несла их вперед, обвилась вокруг меня, увлекая мои ноги с большей уверенностью, проворством и мощью, чем я мог бы выдать самостоятельно и Баттерс не отставал, несмотря на свой небольшой рост.

Мы двинулись вперёд вместе, легко, как труппа танцоров и по мере того, как мы это делали, строй менялся так плавно, как будто мы ставили танцевальную постановку. Мэб на своём тёмном скакуне рванулась вперёд, сквозь ряды закованных в броню сидхе, пока не оказалась во главе отряда, я позади нее и левее, Баттерс симметрично по другую сторону, а сидхе и Зимние твари сбились в стрелообразный строй позади нас. Рука Мэб опустилась на седло и вытащила длинное зазубренное лезвие, напоминающее голубоватый лёд старого ледника. Она воздела меч и ледяной пар заклубился вокруг нас, всё облако вспыхивало и мерцало огнями фейри, как в эпицентре грозы.

Как я и говорил. Когда Мэб решает, что пришла пора заняться делом, она не будет просто сидеть и ждать у моря погоды.

И вот так, примерно двести пятьдесят фейри атаковали пять тысяч фоморов в Битве при Фасолине.

Мы двигались вместе, почти ослепленные туманом и испарениями, следуя за волей Мэб, и внезапно враг возник перед нами, сотнями извращенных омерзительных тварей, вооруженных дубинами, камнями, когтями и зубами.

Мэб издала воющий клич и тёмный единорог, опустив голову, бросился прямо в глотку врагу.

Мэб разила мечом направо и налево, стремительно раздавая удары, быстрые и легкие, как взмахи крыльев колибри. Она целила по рукам, плечам, лицам, не оставляя ничего, кроме небольших порезов — не больше глубины ногтя, чиркнувшего по мягкой плоти — но область вокруг раны, размером с мою растопыренную ладонь, была поражена жестоким, жутко холодным Зимним морозом.

Я едва успевал что-либо заметить, кроме мельтешения конечностей, оружия и разъяренных рож отродий фоморов. Там, где Мэб проезжала на своем единороге, распространялась волна сверхъестественного ужаса. Ближайшие к ней выродки отшатывались, получая жестокие раны и мешая своим же союзникам подобраться достаточно близко, чтобы ударить по Мэб. Это создавало перед ней вакуум для продвижения вперед, который никогда не успевал сомкнуться вокруг неё до конца, что оставляло тем из нас, кто следовал сразу за ней, возможность для действий.

Мы с Баттерсом ворвались в это тесное пространство, созданное замешательством вокруг Мэб. Световой клинок Фиделаккиуса ожил и Баттерс стал наносить им удары, вынуждая жуткие войска фоморов снова отшатываться от него. Со своей стороны, я орудовал посохом, каждый удар сопровождался громовыми раскатами кинетической энергии и отправлял мою цель в полёт добрых футов на десять в направлении замаха. Я просто оставил энергетические каналы в посохе постоянно открытыми, без остановки пропуская через него насыщенный энергией воздух и пробивая созданную Мэб брешь ещё шире.

Сразу за мною шли сидхе. Их оружие визжало и выло, когда невероятно холодный метал фейри погружался в плоть и пробовал горячую кровь. Нанесенные сверхъестественным оружием раны вскипали клубами пара. Окровавленные тела пузырились, когда свежепролитая кровь испарялась с шипением. Сияние доспехов, оружия и глаз сидхе ужасало рабов-солдат фоморов, и мерзкие выродки выли, пытаясь защитить глаза от его ранящих всполохов.

В считанные секунды мы прорвались за линию фронта врагов, полностью застав их врасплох в сгустившейся дымке. И я не сразу заметил, что же происходило на самом-то деле.

Позади меня, я увидел как одно из отродий, что отшатнулось от неожиданной атаки стремительного клина Мэб, схватилось за длинную, неглубокую, покрытую инеем рану на руке — работа Мэб, вероятно, — и вдруг стало кричать.

Тварь сжимала повреждённую руку, держа её прямо и неподвижно, как будто та была частью от манекена.

Я увидел, как кожа по краям раны закорчилась и вдруг почернела.

И затем чернота начала распространяться.

Несколько секунд отродье жалобно кричало от ужаса, пока черный цвет от краев обмороженной раны промчался по всему его телу, принося за собой жуткую неподвижность. Когда чернота полностью окутала туловище этой мерзости, её крик прекратился.