Глен Кук - Седая оловянная печаль. Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа

— Если ты пытаешься спасти меня, не трудись: слишком поздно.

Я не ответил — мое внимание было приковано к оставленным ночью следам.

— Сегодня я видела нечто странное. — Дженнифер резко сменила тему. — Я видела незнакомого мужчину. Я поднялась наверх, там ты меня и нашел, но его уже не было.

Должно быть, Морли.

— Наверняка это кавалер моей блондинки.

Дженнифер сердито посмотрела на меня — в первый раз, с тех пор как мы вышли из дому, она подняла глаза.

— Смеешься надо мной?

— Не над тобой. Скорей над ситуацией в целом. Я снова и снова вижу женщину. Никто больше не видит ее. Более того, никто не допускает, что она действительно существует. А теперь тебе тоже являются привидения.

— Я видела его, Гаррет.

— Не спорю.

— Но ты не веришь мне.

— Не верю и не верю. В моем деле первое правило: допускать любую возможность. Второе — помнить, что все тебе лгут.

Она вроде бы удовлетворилась этим ответом и на некоторое время замолчала.

Мы подошли к месту гибели Тайлера. Его там не было, мертвяка тоже. Я пошарил кругом, пытаясь понять, что же случилось. И не понял. Надеюсь, Питерс и прочие домочадцы помогут разрешить загадку. А выяснить это необходимо.

Дул пронизывающий ветер, небо было серым, трава пожухлой, а дом Стэнтноров нависал над нами как воплощение безысходной тоски. Я взглянул на фруктовые деревья, протянувшие к небу голые ветки. Для них скоро наступит весна, для них, но не для хозяев дома.

— Ты танцуешь? — спросил я. — Давай устроим танцульку в вашей обители сабель.

Дженнифер попыталась поддержать шутку, но у нее ничего не вышло.

— Не знаю, не пробовала.

— Эге! Это мы исправим, мы еще заставим тебя улыбнуться.

Она помолчала с минуту, а потом снова огорошила меня:

— Я девственница, Гаррет.

Вообще-то, я так и думал, но зачем сообщать об этом мне?

— Когда ты появился у нас, я подумала — вот мужчина, который изменит это. Но я ошиблась.

— Я, я вроде бы…

— Питерс предупреждал меня…

— Он говорил о моей репутации? Да, обо мне много болтают, а дыма без огня не бывает. Но то, чего ты хочешь, Дженнифер, это неправильно. Не так все должно быть.

Осторожно, Гаррет, осторожно. Черти в аду — просто кроткие овечки по сравнению с оскорбленной женщиной.

— Не надо делать это только потому, что тебе надоела девственность. Любовью надо заниматься, только когда ты уверена — ты хочешь именно этого. Когда ты с кем-то особенным, очень важным для тебя и хочешь разделить с ним нечто необычное, чудесное.

— Проповедь мне может прочитать и кухарка.

— Извини. Я просто пытаюсь объяснить тебе. Ты привлекательная девушка. Я мало встречал таких красавиц. О таких люди вроде меня могут только мечтать. Я б мигом обслужил тебя, будь я из тех парней, которые используют женщину, а потом отбрасывают ее, как обглоданную кость. Им и дела нет до ее страданий.

Похоже, мои доводы подействовали.

Уверяю вас, все это красноречие и маневрирование далось мне недаром и всколыхнуло в душе старины Гаррета массу противоречивых чувств.

— Понятно. Это твой способ быть добрым.

— Верно. Познакомьтесь, мистер Славный парень. С трудом удерживаюсь, чтобы не погладить себя по головке.

Она окинула меня внимательным взглядом.

— Извини, тебе, конечно, от моего остроумия проку мало.

Теперь я шел по следу мертвеца, медленно поднимаясь на небольшой пригорок — к семейному кладбищу. Дженнифер, похоже, ничего кругом не замечала. Шагов через пятьдесят она остановилась:

— Можешь ты сделать для меня одну вещь?

— Конечно. Даже то, о чем мы говорили, если когда-нибудь это окажется правильным.

Она натянуто улыбнулась:

— Потрогай меня.

— К-как? — поперхнулся я, растеряв все свое блестящее остроумие.

— Потрогай меня.

Что за черт?

Я прикоснулся к ее плечу. Она поймала мою руку, схватила и прижала к своей щеке. Я нежно погладил ее. Никогда еще я не касался кожи столь шелковистой.

Дженнифер задрожала — и это была нехорошая дрожь. Глаза ее наполнились слезами. Она отвернулась, не знаю уж, от смущения или от страха. Потом опять повернулась ко мне. Мы двинулись дальше, подошли к невысокой кладбищенской ограде.

— Это для меня почти то же самое, — сказала она.

— Что?

— Никто до сих пор не трогал меня. Во всяком случае, сколько я себя помню. Кухарка, наверное, трогала, когда пеленала и что там еще делают с младенцами.

На мгновение я точно окаменел, уставившись на зловещее старое здание. У, проклятый холодный дом!

— Иди сюда.

— Что?

— Просто иди сюда.

Дженнифер подошла ближе — и я крепко обнял ее. Она была жесткая, как чугунный столб. Я подержал ее, потом отпустил.

— Еще не поздно начать. Каждому необходимо, чтобы его время от времени трогали и ласкали. Каждому человеку.

Я понял, чего она добивалась. Дело не в девственности, и секс тут ни при чем. Возможно, она не сознавала этого до конца, но ей представлялось, что секс — цена, которую придется заплатить за нечто действительно нужное.

Сколько раз Морли твердил, что, как дело коснется калек и прочих ущербных, я становлюсь совсем простачком! Столько раз, что и не сосчитать. И он прав — если только у простачка может возникнуть потребность облегчить чужие страдания.

Я перешагнул через ограду и подал руку Дженнифер. Перелезая, она зацепилась за ограду подолом и тихонько чертыхнулась. Платье было явно не предназначено для загородных прогулок. Я поддержал ее, пока она отцепляла подол, осмотрелся. Взгляд мой упал на надгробный памятник, более новый, чем остальные, но такой же незатейливый. Просто гранитная плита с именем: Элеонора Стэнтнор. Даже даты нет. Дженнифер остановилась рядом:

— Моя мать.

И все? Это и есть место успокоения женщины, чья смерть перевернула, перекорежила столько жизней и превратила дом Стэнтноров в дом разбитых сердец? Я, разумеется, не думал, что генерал построил храм в честь своей жены. Ведь ее мавзолеем, ее памятником стал дом. Обитель несбывшихся надежд.

Дженнифер снова вздрогнула, придвинулась ближе. Я обнял ее. Дул пронизывающий ветер, небо было серым, а кругом — могилы. Мне тоже хотелось прижаться к кому-нибудь.

— Я передумал. То есть отчасти передумал. Проведи эту ночь со мной.

Я не стал ничего объяснять. Она тоже промолчала, только напряглась еще больше.

Это был просто порыв. Есть у меня слабинка — не могу спокойно смотреть, как человек страдает.

Может, такая штука — карма — все-таки существует. Благие деяния наши порой вознаграждаются. Мелочь, казалось бы, но порыв этот спас мне жизнь.

Мы постояли молча, глядя на могильный камень.