Юрий Саенков - Унэлдок

Он присел на край кровати. От пережитого напряжения и отчаянья его непреодолимо клонило в сон. Хотелось упасть и забыться, чтобы, проснувшись, понять, что всё это было обычным кошмаром, безвозвратно истаивающим с первых секунд пробуждения.

Стоило прикрыть глаза, как он увидел её.

Она была совсем рядом. Друг от друга их отделял только тонкий прозрачный занавес, и потому черты её лица были нечётки. Она шла к нему, но никак не могла найти прореху в этой нескончаемой пелене. А он звал, беззвучно повторяя её имя, силился разорвать эту возникшую между ними преграду, но хватал только пустоту. Настя шла к нему, но с каждым шагом становилась всё дальше, её черты бледнели, словно она истачивала себя об это невидимое полотно.

Пронзительный клёкот телефонного звонка вырвал его из оцепенения.

Он вскочил, метнулся в коридор, сорвал со стены трубку, молясь, чтобы это оказалась она.

— Саша… — выдохнула трубка голосом генерала Бурцева.

Того самого Бурцева, под началом которого Сомов работал следователем и носил капитанские погоны. Того самого Бурцева, который требовал для Сомова люстрации на трибунальной комиссии. Генерал звонил лично, что могло означать только что-то из ряда вон выходящее. И это неуставное мягкое «Саша» в обращении начальника следственного Управления также не обещало ничего хорошего. Страшным грозило. Потому и мягкое, чтобы удар смягчить.

Сомов внутренне сжался.

— Саша… — повторил генерал. — Слышишь меня?

— Так точно! — выкашлял Сомов.

Оглушительная и бесконечная, как вечность, пауза.

— Настя… — прохрипел голос Бурцева и снова умолк.

— Что?! Что Настя?!

— Настя попала в аварию…

В глазах потемнело.

— Что?!

— Её сигнал пропал. Отследили КТПС, ГБР обнаружила пролом в ограждении моста через Петровский фарватер. Машина упала в воду…

Генерал снова замолчал, тяжело дыша в трубку.

— Что с ней?! Она… жива?

Высота подмостового габарита больше двадцати метров. Выжить, падая в машине с такой высоты, почти невозможно. Но Сомов вцепился в это призрачное «почти»:

— Она жива? — с нажимом повторил он.

— Не знаю… — едва слышно ответил генерал. — Водолазы уже работают. Но…

— Что «но»?!

— Тело… Настю не нашли. Лобовое выбито и… И передатчик, скорее всего, повреждён — нет сигнала.

Мир опрокинулся. Сомов успел вцепиться в дверной косяк и удержать ставшее непослушным тело от падения.

— Сомов! Саша! Ты это… Ты туда поезжай, родной! Там сейчас опергруппа Ахмерова. Я ему позвоню, чтобы тебя дождался. Я обещаю, мы всё сделаем, чтобы её найти. Всё сделаем! Отпуск возьми. Сколько надо, столько и возьми, я похлопочу. А сейчас поезжай, поезжай туда.

Голова стала чужой и пустой, как резиновый мяч, внутри которого беспрестанно рикошетил от стенок оглушающий звон страшного удара: Настя, Настя, Настя…

Они познакомились на исходе бесснежно-слякотного ноября.

Сомова и ещё одного специалиста-техника по ГЛОСИМ командировали в пограничный гарнизон Вяртсиля, чтобы перенастроить и протестировать забарахлившую Систему. А заодно Сомов должен был прочитать несколько лекций по криминалистической методике расследования умышленного ухода из-под глобального надзора.

Но когда броневик уже выехал за кольцевую, их развернули — поступило указание забрать с собой гражданского специалиста.

Ругаясь на неожиданно свалившееся на них «тулово», они потеряли почти час, пока добирались до места посадки нового пассажира. Тем пассажиром оказалась девушка — учительница финского языка, направленная в тот же гарнизон для приёмки экзамена у группы пограничников.

Девушку звали Анастасия. Невысокая, стройная, с удивительными глазами медового цвета, она сразу понравилась Сомову.

На заднем сиденье они оказались вдвоём и всю дорогу проболтали о разных пустяках, игнорируя не перестававшего ворчать водителя. В гарнизоне вместе обедали в столовой и несколько раз пересекались в штабном корпусе. Обратно тоже ехали вместе и расстались почти друзьями.

Вот только ни телефона, ни какой-то иной информации для связи Сомов сразу взять у неё не догадался. А спохватился, уже когда броневик отъехал. Он даже приказал шофёру разворачиваться, но тот был непреклонен и упирал на то, что маршрут ему утверждали в главке и «в том маршруте никакие развороты не значатся».

Пришлось Сомову действовать полуофициальным методом.

Имея доступ к архивным записям Системы, он ввёл свои данные и время командировки и «вернулся» в ту поездку. И с удивлением обнаружил, что девушка Настя имела статус «красной дворянки» — слишком круто для простой учительницы финского языка. Но его ждало ещё большее потрясение, когда он выяснил её полное имя — Анастасия Игоревна жар Пяйвенен. И имя это практически полностью перечёркивало для него возможность завести с этой девушкой романтические отношения.

Через месяц в ЦДК Офицеров МГБ России проходил торжественный вечер, посвящённый Дню работника госбезопасности — праздник, отмечающийся с таким вавилонским размахом, словно к работе ведомства имеет прямое отношение каждый житель страны. Впрочем, в определённом смысле так оно и есть.

В ожидании гала-концерта все офицеры (за исключением генералов и некоторых пользующихся особым расположением руководства полковников) расположились в просторном фойе второго этажа. Променуар шуршал тканью чёрных двубортных мундиров, цокал по мрамору коваными подошвами начищенных сапог, позвякивал шпорами и наградами, сверкал в свете огромных люстр серебром и золотом эполет, пуговиц, аксельбантов и поясных портупей, на которых крепились изогнутые гусарские палаши.

Для многих камерадов праздник заключался уже в том, что давал возможность покрасоваться друг перед другом в парадных мундирах, а концерт был лишь приправой к этому щедрому пиру горделивого самодовольства. Сомов, относившийся с презрительным недоумением к подобному «маскараду показной доблести», на своё счастье, в тот день дежурил, а потому был в обычной полевой форме: хромовых сапогах, тёмно-синих галифе и суконной оливково-серой гимнастёрке.

То и дело ему случалось перехватывать сочувствующие, а то и насмешливые взгляды коллег, которые, по всей видимости, считали, что он (а как же иначе!) уязвлён своим неброским видом. На все эти взгляды Сомов отзывался тенью страдальческой полуулыбки — «ну что тут поделаешь, служба» — в душе же он ликовал, ощущая себя едва ли не бунтарём.

В какой-то момент равномерный гул голосов, заполнивший фойе, начал угасать. Чёрно-серебряное море всколыхнулось — офицеры расступались, пропуская заместителя начальника Управления военной контрразведки, генерал-майора Игоря Николаевича жар Пяйвенена.