Юрий Саенков - Унэлдок

Егор Петрович хлопнул в ладоши. Славка привычно вздрогнул.

— Общество — это слоёный пирог, Слава, где на самом верху крем и сливки, а в самом низу подгоревший корж. Если бы такого разделения не было, не было бы и пирога. Была бы каша. Ты кури, тлеет… Так вот, США превратились в эту кашу, как только лопнул их мыльный пузырь. А мы сегодня создали государство, которое гораздо честнее обходится со своими гражданами. Мы говорим нашим гражданам — равные возможности есть. Только для каждого слоя они свои. Для «синих», «красных», «светлых»… Для всех! Но отдельно! Понимаешь? Мы не врём! Не пускаем пыль в глаза. Мы разделили и властвуем. А мой брат оказался слишком слабым, чтобы принять эту данность. Он хотел, чтобы была каша и все мы варились в одном котле.

С брезгливой гримасой Егор Петрович достал с полки фигурку Дядька-косаря и поднёс её к самым глазам, вглядываясь в неподвижное лицо своего игрушечного брата.

— Я рассказал Ему! — прошептал он в статуэтку, как в микрофон. — Он знает о тебе. И Он дал мне добро! Ты уже не сможешь вернуться наверх никогда, Вася! Ни-ко-гда! Всё! Эта дверца для тебя закрылась!

Он вернул фигурку на место и повернулся к Славке. На его бледном лице тут же появилась вымученная улыбка.

— А для тебя она открылась! Это редчайшая возможность! Поэтому выбор за тобой. И сделать его ты должен прямо сейчас. Либо я делаю тебя «синим», ты отдаёшь мне права на свою песню, и я караю предателя Ермака, и на этом наша сделка считается оконченной. Дальше ты живёшь на моей усадьбе, по крайней мере до тех пор, пока вся эта ситуация с крепсами не выйдет на официальный уровень. Хочешь, можешь здесь у Веронички жить с бабой этой своей, которую моя доча всё пристроить мечтает. Но учти, дети ваши всё равно крепсами останутся. Ни ей, ни им свободу раздаривать никто не будет. И второй вариант, который мне нравится больше. Я обеспечиваю тебе серебряный статус и оказываю полную поддержку в продвижении твоего таланта.

Его голос снова звучал спокойно и ровно.

— Выбирай. Но не питай иллюзий. Ты всё равно останешься рабом. Но только моим личным. И поверь, у меня таких полно. Многие из них даже не догадываются, что они у меня под каблуком. Думают, что всего сами добились и прочно сидят на своих вершинках.

Егор Петрович закрыл створки стеллажа, промокнул платком уголки глаз и внимательно посмотрел на Славку.

— Ну, так что? Какое решение ты принимаешь? Я хочу, чтобы мы работали вместе. Ты славный парень, и твой непростой жизненный опыт, думаю, не позволит тебе повести себя так же, как поступил со мной Ермак. Хочешь быть «светлым»?

От чрезмерного внутреннего напряжения у Славки задёргалась нижняя губа.

— Да, Ваша Светлость.

— Молодец! А я и не сомневался! Думаешь, просто так вертолёт в Сестрорецк погнал? Мы с тобой, знаешь, как всех ещё удивим?! И давай-ка, дружок, вот что… обойдёмся без протокольных условностей. Хорошо? Можешь не говорить мне «Ваша Светлость», пока мы с тобой наедине. Ты сам, считай, уже без пяти минут «светлый». А у нас между собой это не принято. Договорились?

— Да, — выдохнул Славка.

Этот односложный ответ дался ему таким трудом, будто он гружёный камнями железнодорожный вагон с места руками сдвинул.

Свет Стахнов кивнул, приглашая за собой, и пошёл обратно к креслам. Славка, сжимая в руке фигурку Ермака, тенью последовал за ним.

— Егор Петрович, — набрался он смелости. — А что вы так Ермака невзлюбили?

— За что любить предателя?! Я выискал этого ублюдка, протащил через семь кругов ада нашего Минкульта, на самую высокую орбиту его закинул. А это, я тебе скажу, не так-то просто сделать. Даже с моими связями. Ты, вообще, знаешь, как вся эта орально-музыкальная кухня устроена?

— Не знаю, — признался Славка.

Егор Петрович повалился в кресло.

— Культура, Слава, это оружие! Мощнейший рычаг влияния на общественное сознание. Как и религия. И поэтому её необходимо жёстко контролировать. И Россия, слава Богу, поняла это. Мы контролируем и Культуру, и Религию. Власть, Религия и Культура — это три пресловутых кита, на которых всё держится. До тех пор, пока «киты» эти действуют сообща. И этим наша страна сильна. Только проверенные люди и только ограниченное их число должны быть — как это сказать? — парадным фасадом Культуры. Мы уже наступали на грабли, когда писатели, певцы, музыканты и актеры, пользуясь своей популярностью, включались в большую политику и начинали манипулировать общественным сознанием. Они думали, что поступают правильно, а на деле провоцировали хаос. И что? Хаос наступил. Кого он сделал счастливым? Да ты садись, чего мнёшься?

Славка сел в кресло и попытался расслабиться. Но расслабиться не получалось. Его не покидала уверенность, что сейчас весь этот цирк закончится и всё будет по-прежнему — страшно, больно и безнадёжно. А Егор Петрович, напротив, ожил. В лице Славки он нашёл благодарного и немногословного слушателя — «идеальные уши».

— Общественное сознание подвержено одной гадкой напасти. Я называю её «синдром насекомых». Ты обращал внимание, как оживает весь этот насекомый мирок с приходом тепла весной? Ещё вчера воздух был чист и прозрачен, но пригрело солнце, и отовсюду начинают вылезать проспавшие всю зиму букашки: мухи, стрекозы, бабочки, жуки, мошки, блошки — целая армада заполоняет всё вокруг и начинает жужжать, каждый на свой лад. А некоторые ещё норовят укусить, ужалить, крови соснуть. Так и с общественным сознанием, стоит пригреть солнышку свободы, которую на Западе окрестили пустым словом «демократия», как всё вокруг заполняется бесконечным жужжанием. Комары, вши, клопы требуют крови, жуки-навозники — говна, мухи — помоев и тоже говна, пчёлы — цветов. Короеды… Чего? Правильно — коры! Кто там ещё?.. И всем надо. И, каким бы разумным правителем ты ни был, ты никогда не угодишь этой жадной и злобной своре. Но самое губительное в этом то, что хоть такой звон и выглядит со стороны целостным и даже гармоничным, каждый, на деле, жужжит о своём. Никакого согласия. Но зато возникает полная иллюзия свободы. И под это звонкое роение рушатся целые государства. Посмотри, что сейчас творится в Европе. Ты историю в школе хорошо учил?

— Да, — кивнул Славка.

— Учил, молодец! Вам же рассказывали, чем закончилась их демократия? Это ещё до того, как Болезнь начала косить без разбору всех — и левых, и правых, и богатых и бедных? Говорили же вам, как в этом европейском Вавилоне столкнулись интересы различных этнических, религиозных и социальных групп и к чему это привело?

— К войне?

— К резне! К бойне! Пандемия в Европе пришла уже к шапочному разбору. По мне, так демократия — это день открытых дверей в психушке. Причём открытых не «в», а «из». Когда все психи получают возможность выйти в общество и на тех же правах, что и все остальные, делать то, что всем остальным не позволяет делать не политический строй, а внутренние моральные убеждения. Или ещё проще сказать — Культура. Понимаешь, Слава? Культура. А они разрушили свою Культуру. Они смешали её со всем, чем только можно и нельзя. Эта эклектика их и сгубила. Знаешь, что получится, если взять все краски и смешать в одну кучу? Грязь получится! Грязь, Слава! Дерьмо! Они развели это дерьмо у себя и, вместо того чтобы признать свою ошибку, стали учить остальных, что так и надо. О чём мы?