Ян Валетов - Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 2

Профессора Каца в Хайфе ждали с нетерпением.

Причем, ждали не только друзья.

Утро обещало быть солнечным.

Горизонт уже наливался розовым, небо над ним стремительно меняло окрас с черного на нежно-голубой через фиолетовый и ультрамариново-синий. Поверх этого красочного безумия ветер набросал бледные перья облаков, спешащих на север.

Если бы один из тех спутников, что кружат над Землей исключительно с мирными целями, помимо передачи картинки, перехвата радиоволн и фиксации инфракрасного излучения, мог бы проводить оперативный анализ обстановки, выделяя из всего увиденного то, что интересовало заказчиков в первую очередь, то изображение, отправленное хозяевам, содержало бы следующие детали.

С юга, следуя по пятам за перистыми облаками и ветром, к Хайфе приближался джип марки «Ниссан». За рулем внедорожника сидела симпатичная девушка с усталым, немного исцарапанным лицом, невероятной прической из перьев всех цветов радуги, в клетчатой рабочей рубахе, из-под рукава которой просматривалась несвежая повязка. На заднем сиденье машины спал пожилой мужчина, на щеках которого плесенью проступила седая щетина, лицо покрывали царапины, а круги синяков под глазами, полученных то ли в результате драки, то ли от многодневного недосыпания, казались черными. Он держал на коленях голову другого спящего — сравнительно молодого, одетого в больничную пижаму, некогда чистую и светло-серую.

Совсем немного отставая от них, по шоссе № 4 в сторону Хайфы катился пикап, в кабине которого сидели два лучших чистильщика-ликвидатора Легиона и специалист по обеспечению операций. Курить в салоне хозяин не разрешал, его татуированные от кистей и до самых плеч руки крепко держали руль, казалось, что даже мысль о сне не приходит в его голову. Чистильщики, устроившись на заднем сиденье, дремали, балансируя между сном и бодрствованием — не по жесткой необходимости, а потому, что представилась такая возможность.

Еще правее, по дороге за номером 75, двигалась старенькая «Тойота» с Зайдом и Якубом на борту. Оба бедуина не спали, а смотрели на стелющуюся перед ними асфальтовую ленту, и в мягких утренних тонах, скрадывающих возраст надежнее любой косметики, сходство между отцом и сыном просматривалось особенно явно.

В тридцати километрах позади них спешили на север два набитых людьми микроавтобуса «Фольксваген» — прощальный привет от безвременно ушедшего Вальтера оставшимся в живых врагам. Микроавтобус с оружием шел отдельно от боевиков в километре позади. В случае перекрытия дороги, блокпостов и прочих неприятностей, его успевали предупредить.

К Хайфе спешил скоростной вертолет, за плексигласовым колпаком сидел Ави Дихтер с мобильным телефоном у уха, и, хоть ему было не до красивого рассвета, он все равно косился туда, где за дальней грядой гор над Иорданией вставало солнце. Десятки людей, причем не только в Израиле, нои в других, далеких от Ближнего Востока странах, не спали в эти минуты, несмотря ни на разницу в часовых поясах, ни на усталость. Драма, завязка которой произошла в старой крепости Мецаде, а если приглядеться внимательнее, то в древней Иудее чуть меньше 2000 лет назад, катилась к финалу. Или к промежуточному финишу…

Знать это мог только человек, видящий картину целиком и полностью, а такого среди живущих сегодня на планете не было и быть не могло. Мир повзрослел и стал слишком сложен для того, чтобы хранить тайны так, как это делалось раньше, да и сама тайна изменилась. Там, где проповедь транслируется мировой сетью сразу по окончании передачи об экстрасенсах и перед порнофильмом, идеи чистоты веры теряют смысл. Может быть, именно поэтому Легион балансировал на грани самого большого поражения в своей истории? Может быть, именно благодаря этому профессор Кац и его спутники были до сих пор живы? Страж грозен и могуч до тех пор, пока бьет без промаха, но стоит ему промазать — и он уже не у дел. Кобра не знает, что пережила свой яд, до того, как ее укус становится несмертелъным.

Римская империя. Эфес.

54 год н. э.

Когда Мириам зажгла светильник, Иегуда наконец-то смог рассмотреть ее вблизи. Как и два десятка лет назад, ее глаза завораживали любого, кто в них посмотрел — потрясающе лучистые, живые, умные, превращающие хозяйку в настоящую красавицу Их свет легко прятал и морщинки, собравшиеся у век, и потерявшую упругость на подбородке кожу, и складки возле губ. Столкнувшись с Мириам взглядом, Иегуда невольно улыбнулся — смотреть на нее было радостно. Годы, некогда безжалостно и, казалось, навсегда разделившие их, оставили след на них обоих, но не смогли победить! Старость — это не обвисшая кожа, не морщины или седина. Это усталость во взгляде, которую не спрячешь и не скроешь. Это потухшие глаза. Это опустившиеся под грузом обстоятельств плечи…

Настоящая старость — она не в теле, она в душе. Она съедает человека изнутри, лишает его жизнь вкуса, заставляет окружающий мир навсегда лишиться красок. Но «расставаться навсегда», и в этом есть божественное милосердие, далеко не всегда в действительности означает «навсегда»!

Иегуда глядел на Мириам и думал о том, что даже неизбежное скорое расставание не делает его менее счастливым. Он нашел ее. Он еще раз увидел ее улыбку, услышал голос, ощутил прикосновение. Значит, все было не зря. Спустя двадцать лет после их расставания Мириам, все такая же маленькая и хрупкая, не потеряла ни своей стати, ни своей огромной необъяснимой силы духа, ни своей красоты.

Если не придираться к деталям (а Иегуда не собирался этого делать) она по-прежнему была молода, во всяком случае, казалась молодой.

— Ты голоден? — спросила она. — Хочешь поесть?

Он покачал головой.

— Вина?

— Пожалуй…

— Как ты нашел меня?

Иегуда пригубил терпкую рубиновую жидкость. Вино, которое Мириам налила в глиняную кружку из греческого узкогорлого кувшина, походило цветом на кровь.

— Люди говорят о тебе, Мириам. Те, кто помнит Иешуа, помнят и о тебе. Слухи ходят в Ершалаиме, в Александрии, в Риме. Минеи рассказывают об истинной книге, которую якобы ты написала, но никто ее не читал и списков не видел, а Иаков кричит на каждом углу, что нельзя верить бывшей блуднице. С его слов — ты, живя в Эфесе, отказалась от веры отцов, от веры в Иешуа, а стала поклоняться Артемис и служить ее храму…

Она рассмеялась негромко, сняла с полки завернутый в полотно хлеб, разломала на куски, положила их на плоскую глиняную тарелку, украшенную здешним орнаментом, и села за стол, напротив Иегуды.

— Я? Служу Артемис?! И люди верят в это?

— Кто-то верит, кто-то нет… Мне было важно одно слово — Эфес.