Александр Владимиров - Последние времена

Но проедешь немного от Эльдорадо, и увидишь иную жизнь. Хаос и разруха охватила здесь все: заброшенные, поросшие бурьяном поля, ветхие домишки. Эти деревни позабыты господами чиновниками, ибо нет здесь тех, кто пригреет их долларом или евро. Сюда не заглядывают даже мигранты, их нюх шакалов подсказывает: поживиться тут нечем. Половина изб заколочена, в другой половине доживают свой век отринутые родиной старики. И не на что им надеяться. Россия поставлена на колени.

Вот в такой забытой деревеньке я и оказался: в Федоровке было домов двадцать, может, чуть больше. Довольно быстро я нашел седьмой дом — серый, облупленный, с перекошенной калиткой. Первой моей мыслью была: «Как же так, Колесников строитель, а такое запустение…» Как тут не вспомнишь старую поговорку: сапожник без сапог.

Никакого звонка на калитке не было. Я постучал, но никто не ответил. Тогда я толкнул скрипучую дверцу, оказавшись в маленьком ухоженном саду. Узкая дорожка повела меня к крыльцу, справа находился небольшой сарай.

Я ступил на крыльцо, дверь дома была приоткрыта. Несколько раз стукнул по ней. Никто не отозвался. Возникло странное ощущение, будто жизнь тут умерла. И избавиться от него я уже не мог.

Входить в дом без приглашения, конечно же, не слишком удобно, да и хозяев может не быть. Но раз дверь открыта, они где-то рядом.

А если рискнуть и зайти? Глаз сыщика обязательно зафиксирует какие-то неожиданные детали…

Пока я раздумывал, послышались звуки, похожие на всхлипывания или на плач. Плакали в доме. У меня появился повод для посещения.

Миновав небольшую прихожую, оказался в бедно обставленной комнате с невысокими потолками. Спиной ко мне за столом сидела пожилая женщина, голова ее была опущена, плечи вздрагивали от рыданий, которые перешли затем в глубокий стон.

Блин, как вести себя дальше? Чувствовала ли женщина чье-то присутствие рядом? Наверняка. Но, видимо, у нее такое сильное горе, что все остальное полностью потеряло значение.

И уйти я не мог. Кашлянул, дабы привлечь к себе внимания. И поскольку хозяйка вновь не прореагировала, деликатно произнес:

— Простите, что потревожил вас. Я по поводу Анатолия Викторовича…

Женщина впервые повернула ко мне залитое слезами лицо и с трудом произнесла:

— Его уже увезли.

«Куда увезли? Почему?»

Поскольку вопросов было больше чем ответов, я пошел до конца:

— А кто увез?

— Как кто? — женщина на мгновение прекратила плакать. — В морг увезли. Его… больше нет!

Вот это удар! Всего ожидал, но только не такого поворота событий. Пришлось оправдываться:

— Дело в том, что я не знал…. Я частный сыщик.

— Полиция уже была.

— Да что случилось?

— Уходите, — прошептала обессилено женщина. И снова зарыдала.

Я понял, что ничего здесь не добьюсь. Поэтому покинул дом.

Оказавшись на улице, решил попробовать зайти с другого конца — переговорить с соседями. Деревня была и останется деревней, тут все про всех знают.

Мне не пришлось долго думать по поводу того, с кем из соседей пообщаться. Из дома напротив вышел простоватого вида мужичок, лет шестидесяти с лишним, он с интересом посмотрел на меня. Я дружески кивнул, подошел к нему, поздоровался.

— Добрый день.

— Это как знать. Для кого добрый, а кому и нет.

— Да, да, у вашей соседки случилось большое горе!

— Горе у Вероники Александровны немалое. Такого злейшему врагу не пожелаешь.

— Как же так!.. Вроде бы Толя молодой был.

— А молодые не умирают? Смерть ведь никого не щадит и на возраст не смотрит.

— А что с ним случилось? Болел?

Глаза старика странно блеснули: в них появилось недоверие:

— Не знаешь?

— Нет, — честно признался я. — Приехал повидаться, а тут…

— Дружили с Толькой что ли?

— Случайное знакомство. Он пригласил в гости.

— Врешь ты все, парень, — резко сказал старик.

— Почему же?

— Никого Толька к себе не приглашал. Особенно в последнее время. Одиноким волком жил. Общался только с матерью. И то по необходимости.

— Правы, — рассмеялся я. — Не был он мне другом. Даже не знакомы мы с ним. Но приехал я по делу. Вот только опоздал…

Я вытащил удостоверение, показал его мужичку, однако оно не произвело на него никакого впечатления.

— Чего мне твои бумажки, парень. За бумажками человека не спрячешь. Хорошего издалека видно.

— А я, по-вашему, хороший?

Он просто посмотрел на меня, как бы оценивая:

— Может, и неплохой. Только заблудшая ты душа.

— Вот как?

— Многое подмечаешь. Зло не любишь. Но терпишь его. Потому что смирился с ним.

Такая удивительная характеристика меня просто сразила. Возникло желание пригласить деда работать в свою контору.

— А как ваше имя?

— Имя, — ухмыльнулся мужичок. — А ты зови меня Матросом.

— Матросом?

— Я в молодости на флоте служил. До сих пор море снится.

— Хорошо, господин Матрос. Не поделитесь ли со мной кое-какой информацией?

— Отчего же, поделюсь. Только ты ко мне проходи. Борща отведаем, бутылочку разопьем.

— Спасибо, я недавно ел. А насчет спиртного…. Нельзя, за рулем.

— Нельзя, так нельзя. А борщик покушать надо. Меня старуха моя научила его варить.

— А хозяйка не заругает, незнакомый человек…

— Не заругает, — перебил Матрос. — На кладбище она. Дети разъехались, так тошно порой одному. Зайди, а то разговора не получится.

Я решился. А чего, собственно говоря, теряю? За столом человека легче разговорить, узнать такие подробности, какие он на официальном допросе никогда не скажет.

Едва он открыл дверь своей избы, как я ощутил необыкновенно вкусный аромат. Ну что ж… Все-таки после моей встречи с Капраловым времени прошло достаточно.

Ложка в руке засвистела, давно я не ел такой вкуснотищи. Матрос одобрительно крякнул и спросил:

— Что тебя интересует насчет Толика?

— Как он погиб? Когда?

— Сегодня и помер. Незадолго до твоего приезда забрали его. Полиция была, думаю, еще вернется. А как погиб?.. Пошел на речку и перерезал себе вены.

— Самоубийство!

— Так говорят.

— Есть тому причина?

— Когда на богопротивное дело решаешься, всегда есть причина.

— А вы случайно не знаете эту причину?

— Ходили слухи… — Матрос влил в себя стакан самогонки и продолжал. — Слышал я, была у Толика безответная любовь. Еще со школы.

— Местная? — мое сердце учащенно забилось.

— Нет. Он в детстве в Москве жил с отцом и мачехой. Там и полюбил ее.

— Сильно любил?

— Даже на Север убежал. Думал за снегами спрятаться. Да разве спрячешься? От мафии можно это сделать, но не от любви.

— А девушка как к нему относилась?

— Он не рассказывал, но, думаю, не по себе Толик сук рубил. Явно не по себе. То, что краем уха удалось уловить: зазноба его вообще всерьез не воспринимала.