Генри Каттнер - Воллюсвен

— А вы когда-нибудь пытались сфотографировать маленьких красных чертей?

— Да, пытался, — неожиданно сказал психиатор. — Даже использовал инфракрасный и ультрафиолетовый свет. Вспомните, Голт, я сказал, что у вас может быть навязчивая идея. Но ведь может и не быть.

Голт откинулся на спинку стула, и пристально посмотрел на психиатора. Затем пожал плечами.

— Это из раздела «утешение пациента».

— Нет, не так, — очень серьезно сказал Абернати. — Вы убеждены в некой фантастической теории. Если бы я просто сказал, что вы ошибаетесь, вы бы мне не поверили и у вас могла бы развиться мания преследования. В моей работе я держу свое личное мнение в дальнем углу. Я никогда не делаю прогнозов, пока не соберу все факты, какие смогу.

— Факты? — переспросил Голт с ноткой сарказма.

— Ну, ваше трехмерное божество и тому подобное. Вы думаете, что я вам не верю. Вы пришли сюда с зачатком комплекса Бога в сочетании с глубинным стремлением к мученичеству. Как бы вы открыли нечто жизненно важное для человечества, и вы знаете, что человечество вам не поверит. В конце концов вам захочется, чтобы вас распяли. Подсознательная чушь, худшего рода.

— Погодите минуту, — сказал Голт. — Я могу и ошибаться. Я допускаю, что это все у меня может быть чисто субъективно. Может быть, у меня психическая травма?

— Нет, это — подсознательный блок — ответил Абернати. — Ваша память о вашем брате, два года назад оказалось стертой. Основной вопрос — что это означает?

— Ну, есть только два варианта. Либо Тим существовал в то время, либо его тогда не было.

— Верно. Рассмотрим первый вариант. Тогда вывод таков: по какой-то серьезной причине вы не хотите ничего о нем вспоминать.

— Какой причине?

— Вероятно, одной из тех, что сыграла злую шутку с вашим эго. Если бы мы смогли выявить ее, ваша память, скорее всего, вернулась бы. Вы когда-нибудь пытались навредить своему брату?

— Нет, по крайней мере, с тех пор, как он здесь существует. — осторожно сказал Голт.

— Угу. — Абернати забарабанил пальцами по столу. — Необходим непрямой метод. Поскольку вы ничего не можете вспомнить о своем брате, нужно собрать информацию о нем в других источниках.

— Я СОБИРАЛ ее. Я написал домой всем нашим друзьям и родственникам и нанял детективное агентство для слежки за Тимом. — И я замучил свою сестру. — Голт прикусил губу. — А что насчет прямого метода?

— Мы же пытались. Блок слишком силен. Словесные ассоциации ничего не выявили. Я…

— Ничего? Подождите минутку. Что это значит?

— Что вашего брата не существовало еще два года назад, — охотно ответил Абернати. — Что вообще-то ни о чем не говорит. За исключением того, что это просто доказывает ваше несогласие признавать его раннее существование. Эксперименты с гипнозом тоже провалились. У вашего подсознания, Голт, во рту кляп.

— Ситуация достаточно необычна, как вы считаете?

— Так и есть. Дело, может быть в том, что вы, возможно, когда-то пытались убить своего брата.

— Ха, — сказал Голт. — Наконец-то какая-то зацепка.

— Сам черт не разберет, — добродушно возразил Абернати. — Я же не детектив. Я знаю и тебя и Тима немало времени, и мне трудно представить его таким существом, каким он видится тебе. Он что, супермен?

— Не совсем. Супермен — понятие антропоморфное. Человек всегда хотел быть равным богам. Яхве, Один, Зевс — все они супермены. Проекция людского эго, если вы позволите мне выразиться в ваших терминах. Зачем ограничивать это человеческими законами?

— А супермен ничем и не ограничен.

— Мне видится несколько более широко — сказал Голт. — Представьте себе место, в другом измерении, с другими физическими законами. Мир не по правилам Хойла [6] Эдмонд Хойл (1679-1769) британский писатель, автор книг по правилам для карточных игр, был настолько высоко оценен, что его имя стало синонимом любых правил. . Пусть существо, живущее там, не обязательно было бы супер-тупицей, но оно могло бы быть обычным, рядовым для того окружения. Понимаете?

— Пусть так, — допустил Абернати.

— Вот. Предполагаемое существо из этого мира могло бы дотянуться дальше, чем способны мы.

— Не понимаю, — после паузы сказал психиатор.

— Расширяемость. Некоторые простейшие могут выпускать ложноножки, некоторые — нет. Назовите этих псевдоподии талантами, способностями, чувствами — как угодно. Мой, э-э, брат, не человек. Я не утверждаю, что он супермен. Я говорю, что он не чистокровный человек.

— Сможем ли мы засечь такое существо? Будем ли способны заметить что-то чуждое и подозрительное?

— Я заметил, — решительно сказал Голт и продолжил:

— Первобытные охотники одевались в шкуры бизонов, чтобы смешаться со стадом. Люди умнее бизонов. У моего брата есть такие таланты, о которых мы ничего не знаем. Он маскируется.

— Зачем?

— Спросите у бизонов. Нет, я не имею в виду охоту — хотя, если бы это было так, это был бы другой вид охоты, отличный от того, что мы можем себе представить. Это не обязательно должно быть связано с убийством. Есть и другие мотивы. К сожалению, все, какие я могу себе представить, в основном людские. Поэтому они не подходят.

— Это теория, а не доказательства.

ГОЛТ достал толстый конверт и вытащил пачку листов.

— Взгляните эту работу. Она еще не закончена, но представление вы можете получить.

Абернати пролистал диаграммы, графики и биографию в две колонки. Голт сказал:

— Я сравнивал свою жизнь с жизнью моего брата. Имеется странное сходство. Это еще не полный анализ, но…

— Вы конечно понимаете, что такого добра… — Абернати постучал пальцем по пачке, — я нагляделся вдоволь. Пациенты приносят разнообразные доказательства своих теорий или заблуждений.

— Я понимаю. Тут мое слабое место. Я оказался в дурацкой роли… душевнобольного.

Психиатр швырнул бумаги обратно через стол.

— Ладно. Продолжайте расследование. Если вы сможете убедить себя, что ошибаетесь в этом деле, будет отлично.

Голт вернул бумаги в конверт.

— Сегодня я получу от детективов собранные материалы. Ну и… Вас я, очевидно, не убедил, да?

Абернати молча покачал головой. Голт усмехнулся, пожал плечами и ушел. Он зашел в ближайший бар и накатил крепкую порцию ржаного виски на четыре пальца. Помогло не очень. Через некоторое время он подрулил к квартире своей сестры.

Когда он шел по тротуару к лестнице, прямо у него за спиной разбился цветочный горшок. Голт поднял глаза, и увидел голову Тима, высунувшуюся из окна тремя этажами выше.

— Берегись! — завопил Тим, и затем: — О, Голт! Мы чуть тебя не потеряли.

Голт ничего не ответил. Он стоял, запрокинув голову, облизывая губы и глядя на пухлое озабоченное лицо брата.

Исчезая в окне, Тим подмигнул. В этом не было никаких сомнений. Это хитрое, торжествующее, нелепое подмигивание — тьфу! Голту внезапно стало холодно. Тим подозревал, и — и это был его ответный, логичный шаг.