Анастасия Гор - Ковен заблудших ведьм [litres]

«Все мы – круги на воде, расходящиеся от камня, упавшего в реку давным-давно. Позволь показать тебе, кем он был когда-то и кем станет однажды вновь».

Когда я наконец сумела отбиться и, сбросив с себя Рашель, открыла глаза, башня вокруг переменилась. Увешанные факелами, стены без единого изъяна стали сухими и прочными. Здесь даже появилась дверь: добротная и кованая, с шотландской геральдикой на косяках. То тут, то там пищали крысы, а наверху я увидела несколько крюков и подвешенные на них клетки – пустые, но хранящие человеческие останки в виде лоскутов одежды и костей.

– Хорошо, давай попробуем еще разок.

Я завизжала так громко, что эхо, отразившись от стен, оглушило меня. Боль казалась реальной и настолько сильной, что сначала я даже не поняла, что именно болит. Виной всему оказалась раскаленная кочерга, прижавшаяся к щеке. Кожа запузырилась, и в воздухе запахло горелой плотью. Во рту скопилась кровь, когда стоящий надо мной мужчина чиркнул кочергой, проводя ею по раскрытым губам.

– Думаю, теперь, когда ты растеряла былую красоту, Дьявол больше не захочет тебя в невесты.

На нем была бархатная красная накидка с черной тесьмой, заляпанная моей кровью, подпоясанная рубаха и кожаные перчатки с железными вставками на костяшках пальцев. Он потер ими мой подбородок, запрокидывая мое лицо кверху, чтобы полюбоваться творением своих рук.

Зубы стучали – не то от многочисленных ожогов, не то от холода, когда кто-то вывернул на меня ведро ледяной воды, приводя в чувства. Но я и так хорошо соображала: руки были гвоздями прибиты к подлокотникам деревянного стула, шея привязана к спинке веревкой, а платье порвано. Внутренняя сторона бедер кровоточила, давая понять, что пытки длятся уже долго и что некоторые из них были приятны инквизиторам куда больше, чем другие… Тени глумящихся вокруг мужчин дрожали, перешептывались, подсказывая моему мучителю, как лучше выудить из ведьмы имена моих «сатанинских сестер».

Но страшным было вовсе не это. Не извращенный садизм, не святые распятья в углах и не дым церковного ладана, из-за которого щекотало в носу. Даже стоны и крики женщин, терзаемых где-то по соседству, не пугали меня так сильно, как знакомые карие глаза, упивающиеся моими страданиями и жаждущие их продолжения.

– Коул! – вскрикнула я, пока он накалял кочергу над огнем, чтобы затем окунуть ее в мешок с морской солью. – Это же я, Коул! Что ты делаешь? Это я!

Кофейные кудри, которые было не расчесать поутру. Созвездия родинок и веснушек на лице, более остром, чем ему положено быть, более грубом и выжженном битвами. Как теперь и на мне, на нем тоже было множество шрамов: несколько пересекали брови и переносицу, а один разделял лицо на две половины. Подбородок зарос дремучей щетиной, а на поясе висели ножи разных форм и размеров – могу поспорить, все они предназначались мне. Я с замиранием сердца узнала его фамильный навахон с палисандровой рукоятью, передающийся из поколения в поколение. Коул не обращал на мои вопли и метания на стуле никакого внимания. Он ни секунды не сомневался в том, что делал и вот-вот сделает снова.

Подготовив кочергу, Коул приблизился ко мне.

– Пожалуйста! – снова воскликнула я, захлебываясь в слезах, которые больше не могла сдерживать. – Коул, я же люблю тебя!

– Хорошая попытка, ведьма, но я не конюх Лука – на меня твои чары не действуют.

Я крепко зажмурилась, мысленно обращаясь ко всем высшим силам, чтобы это закончилось и чтобы я вернулась в ту забытую Богом башню, какой она должна быть сейчас. Уж лучше сходить с ума в тишине с неугомонными призраками прошлого, чем здесь, раздираемой заживо тем, кто выглядел как мой защитник, но являлся моим палачом.

– Dagaz! – прошипела я, взбрыкнув на стуле, однако цепи, как им было велено, не разжались.

Что-то сдерживало магию, и, судя по ехидному оскалу Коула, этим чем-то был он сам. Очевидно, неуязвимость к магии прошлых поколений охотников была гораздо сильнее, чем нынешних: она будто тянулась за ним шлейфом, сковывая и обезоруживая все, до чего могла дотянуться. Как же ведьмы умудрялись выживать раньше?!

– Братьям нравится смотреть, как вы воспеваете Дьяволу оды на своем богохульном языке, – прошептал он. – Но не мне. Я бы с радостью лишил тебя способности говорить. Жаль, что это нельзя сделать до суда…

Жар от протянутой кочерги обласкал мою щеку, и я съежилась, готовясь к боли. Но вместо нее распаленное лицо остудил сквозняк: в проходе возник мужчина с такими же кудрями, как у Коула, но глазами, как талый лед. Шрамов на нем было в два раза больше, как и морщин. Он окинул меня безразличным взглядом и брезгливо поморщил нос.

– Я почти закончил, отец, – бросил Коул ему через плечо, даже не глядя на отворившуюся дверь, что даровала мне еще минуту жизни.

– Поторопись, Ксандрий. Инквизитор хочет знать имена к сегодняшнему закату. Добейся признания любой ценой! А когда закончишь, веди эту шлюху к Фредерику. Толпа скоро взорвется от нетерпения.

Коул кивнул, не сводя с меня глаз: ореховых, чистых, но впервые не выражающих ничего. Даже человечность. Они порочно умаслились, как у Джулиана в худших его порывах, когда Коул вдруг отложил кочергу и взялся за длинные ржавые клещи.

– Пальцы, – сказал Коул, ухмыльнувшись. – Совсем забыл, что у тебя их целых десять. Говорят, без них ворожеям куда сложнее колдовать…

Я жалобно всхлипнула, плотно закрывая глаза, и вцепилась пальцами в подлокотники, чувствуя, как мужские руки насильно выпрямляют и вытягивают их, чтобы отрезать.

– Это все башня, – повторяла я себе под нос. – Это все не по-настоящему…

Но нет, боль была вполне настоящей. Она выкручивала, разрывала на части. Следом за клещами Коул опробовал на мне жгут, затем – обычные швейные ножницы, а после – коленодробилку и «вилку еретика», впивающуюся в шею при малейшем наклоне головы. Фантазия у него все не кончалась и не кончалась… А когда все-таки начала иссякать, ему на помощь пришли другие охотники.

Множество пыток смешались в одну, а час будто перетек в дни. Возможно, так оно и было. Взирая на кровавое месиво, в которое превратилось мое тело, и грязное платье из серой парчи, я не могла понять, откуда натекло столько крови – из обрубленных пальцев, порванного уха или из-под юбки? Хотя одно было ясно точно: ничего не кровоточило сильнее, чем моя душа.

А карие глаза все смотрели… Смотрели и упивались.

«Бедная девочка… Была ли это ты? Или то была одна из нас? Его любовь – искупление грехов, которые он не помнит? Или то был не он, а лишь тот, от кого распустился его род подобно древу? Есть ли разница? Нет. Грех есть грех. Неся его в своей крови, уже не отмыться».