Саша Завалина - Семь ударов [litres самиздат]

«Неземное, – пришел ответ. Саша отвечал быстро, будто только и ждал его сообщений. – Мне кажется, это эктоплазма».

Георгий фыркнул – да так громко, что его фырк пролетел по всей квартире. Он быстро написал:

«Серьезно?!»

«Да. Уверен, это след призрака. Я же говорю: где-то порвалась стена между мирами».

Георгий отключил телефон. И впрямь – грандиозная чушь.

Нереальность происходящего не проходила и весь следующий день. Я сидела в камере, ко мне приходили разные люди, приходили адвокат и мои родители, все что-то говорили, спрашивали, обвиняли, успокаивали, а я ничего не чувствовала. Абсолютно ничего, словно за ночь превратилась в тупую механическую куклу. Я кивала, что-то отвечала, а внутри орала на себя: «Очнись! Что ты делаешь? Нам надо выиграть суд!»

Вечером пожаловали еще посетители. Не тюрьма, а какой-то проходной двор! – так я подумала, когда замок на двери задребезжал. Дверь с лязгом отворилась, и в камеру юркнули две фигурки. Это были не полицейские и не психологи. Даже не родители.

Настя и Лиза.

Лиза прилетела из Америки еще более чудная, чем обычно. Она всегда любила очень яркую одежду и всегда странно ее сочетала. Однажды она пришла в школу в розовой балетной пачке и кислотно-салатовой-вырви-глаз толстовке, вызвав у учителей истерику, а у учеников – неистовый хохот. Но Лизе нравилось чужое внимание, и ей было безразлично, одобряют ее или не совсем.

Может быть, оттого, что я давно ее не видела, может быть, дело в скудных красках моего нового места обитания, но сегодня Лиза показалась мне еще более яркой, чем всегда, даже светящейся. На ней были белые джинсы, розовый топ с длинным рукавом и серая рваная джинсовка. Каре осталось прежней длины, волосы нисколько не отросли. Правда, когда она улетала, они были каштановые, теперь же стали красными.

Настя в своем обычном наряде – длинная коричневая юбка, бежевый свитер – казалась привидением рядом с ней, несмотря на многочисленные блестящие браслеты на тонких запястьях.

Но обе выглядели одинаково ошарашенными, словно не до конца понимали, как они здесь очутились.

– Лина, как же тебя угораздило?! – Лиза бросилась ко мне и до хруста в ребрах сжала меня в тугих объятиях. В нос ударил крепкий аромат имбиря – от Лизы всегда так пахло.

– Сама не знаю, – пробормотала я.

Лиза отпустила меня и пристально вгляделась в лицо. Я увидела цветные линзы – вместо карих глаз на меня уставились зеленые, неестественные, неземные. С красными волосами это смотрелось изумительно, словно она была одним из персонажей своих любимых компьютерных игр.

– Ты странно выглядишь, Лина. Как-то… не так. Ой, да что за ерунду я говорю? Конечно, ты выглядишь неважно! Прости меня, пожалуйста! – зачастила Лиза и проговорила так, будто проводила сеанс психотерапии. – Вот что, Лина. Ты выиграешь суд. Ты невиновна, а справедливость всегда на стороне порядочных людей.

Будь на свете справедливость, я бы сейчас сидела дома или гуляла с друзьями! – хотелось выпалить мне, но я прикусила язык. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о том, что я возможно луначу, убиваю во сне, а наутро ничего не помню…

– Мы тоже придем на суд, – сообщила Настя. Она выглядела подчеркнуто спокойной, но я видела растрепанную косу и пятно на свитере. Аккуратная, идеальная Настя никогда не допустит пятна на одежде, если она не выбита из колеи.

– Мы расскажем, какая ты хорошая! – Лиза снова обняла меня, и на глаза навернулись слезы. Не плачь, Алина! Неужели этой ночи было мало, чтобы выплакать все слезы?!

Мне хотелось спросить ее про Америку – и не хотелось. Давящие стены камеры и гнетущая атмосфера не располагали к разговорам, которые принято вести на прогулке со стаканчиком кофе в руках.

– И тебя искал Георгий, – сказала Настя. – Он ничего не знал… в общем, он в шоке.

Ну еще бы! Еще вчера общались, а сегодня я почти что села в тюрьму за убийство. Нет, к счастью, пока я не в тюрьме, а просто жду суда в заключении.

– Он что-нибудь говорил? – спросила я.

– Кажется, он хотел что-то сказать. Но новость о тебе застала его врасплох.

Неужели разгадал, что это за вещество на моей стене? Или просто хотел поболтать?

И Настя, и Лиза сострадали мне. Какое-то время мы говорили об обоих убийствах, о том, что я не могу быть виновной, что меня обязательно выпустят и оправдают, мне нужно только немножко подождать. И я поверила, невзирая на улики, которые все до единой указывали на меня. Поэтому, когда девчонки ушли, я успокоилась и принялась за дело: придумать речь на грядущий суд.

Я проиграла…

Нас с адвокатом разнесли в пух и прах, и не помогло ничего: ни сказания моих друзей о том, какая я хорошая, ни разговоры родителей о том, как они меня воспитали, ни рассказы психологов о моем типе личности, который в принципе не способен на убийство. Не помогли мои тщательно отрепетированная речь и родительские подтверждения моего алиби.

Улики оказались сильнее всего этого. А один психиатр с той стороны баррикады и вовсе обезоружил меня неожиданным диагнозом:

– Да, вы можете это не помнить. Предполагаю, что вы страдаете сложным психическим заболеванием и даже не понимаете этого.

Я тогда так и застыла. Я собиралась что-то сказать, даже рот открыла, но не смогла воспроизвести ни звука. Что я могла на такое ответить?

В итоге суд постановил, что я больна, что, не ведая, убиваю людей, и отправил меня в психушку. А я разрыдалась посреди зала суда. Вспоминаю – и даже противно. Стою, слезы текут по лицу, глаза опухли, а я сквозь громкие всхлипы повторяю, что не виновна, что не больна, что со мной все в порядке. Никто мне не верит, все отводят глаза, только родители подливают масла в огонь: «Наша дочь – не убийца!»

Но правосудие (а оно ли?) взяло верх, и вот я снова сижу в участке, в своей камере и жду, когда меня повезут в психушку. И понимаю: чуда не случится, моя жизнь закончена.

Родители попытались меня спасти. Они подали протест и попросили суд изменить решение – не может быть, что я психически больна и убиваю людей. Мол, ничто это не доказало, кроме подозрений психиатра и полицейских. Суд взял протест на рассмотрение, но я все равно еду в психушку, чтобы за мной могли понаблюдать специалисты – особенно, в ночное время. На прощание мама сказала: «Вот увидишь, с тебя снимут все обвинения. Ты абсолютно здорова, и мы привлечем нужных людей, чтобы это доказать». Я только покивала в ответ – ужасно вымотавшаяся эмоционально, я уже ни во что не верила.

– Выходите, Алина, мы едем, – дверь с лязгом отворилась, на пороге нарисовался Алексей Иванович.

Когда мы вышли на улицу, оказалось, что идет дождь. Он капал из свинцово-серых туч, и асфальт блестел от фар припаркованной у ворот легковой машины. Я села на заднее сиденье и увидела перед собой решетку. Ну да, я же из тех, кто, если представится случай, накинет удавку водителю, чтобы сбежать.