Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

Иногда я ввязывался в разгульные вечеринки, но не сказать, что мне это на самом деле нравилось – так, убить время. Иногда я приходил в клуб, смотрел по сторонам, и создавалось ощущение, что здесь все либо меня, либо я их. Ну я и шлюшка, гггы. У меня вырывались нервные шуточки на тему моего блядства, которые не смешили никого, кроме меня. Ладно; не стоит заморачиваться над тем, что незначительно и бессмысленно, хотя иногда я и думал с ужасом, что сказал бы Эллеке, узнав, как я живу. Хотя… разве его волнует?

Видимо, я был всерьез настроен насиловать свое самоуважение дальше, что и доказывал чередой сомнительных фотосессий и съемками в порнофильмах. Обычно съемки проходили в каком-нибудь обшарпанном мотеле или арендованной квартире в атмосфере строгой секретности, потому как теоретически за них можно было загреметь в места не столь отдаленные, тем более что я был несовершеннолетним. Пару раз режиссеры делали мне замечания, потому что я зевал в процессе. Я спрашивал, можно ли мне хоть телек посмотреть, но, как обычно, никто не улавливал моего юмора. Зато их всегда радовали мои идеи насчет той жути, которую еще можно со мной проделать. Я испытывал странное удовольствие, унижая себя все больше, видя себя на экране беззащитно-голым и отданным на растерзание. Мне как будто хотелось ударить себя как возможно больнее.

Хотя чаще я бил других. Я дрался отчаянно, дико, не жалея ни их, ни себя. Странно, как так получилось, что я никого не убил еще в те дни. Все же оставалась черта, которую я не решался перешагнуть. Я не гнушался никаким грязными приемчиками, но никогда не брал нож или что-то еще, что сделает удар смертельным. Периодически я огребал по полной программе, но на мне все заживало как на кошке – я уже не был тем болезненным мальчиком, я совсем одичал, окреп. Казалось, мое безумие меня бережет. Я держал свое обещание и бил за нехорошее слово. Если нехорошее слово долго никто не произносил, и мне становилось совсем скучно, мне было не сложно устроить, чтобы его произнесли.

Я заполучил дурную славу, и в клубы для гетеросексуальных кретинов – простите, нормальных людей – меня уже не пускали, что меня мало волновало. Оставайтесь с вашей дерьмовой музыкой. Денег поубавилось, но порнофильмы меня кое-как обеспечивали. В последний клуб, куда меня еще пускали, я перестал ходить сам после того, как наткнулся в нем на своего отца. Он был весь белый и сияющий. Секунду я пялился на него, принимая за свой самый страшный глюк, и клялся бросить таблетки, но он был реален, и он заметил меня. Отец приоткрыл рот, но не успел и слова вымолвить, как меня ветром сдуло. Я бежал по темным улицам так долго, насколько сил хватило. Когда я остановился, сквозь хрипы у меня вырвалось одно бессмысленное:

– БЛЯДЬ.

Мне хотелось убить его, изничтожить, но было страшно к нему приблизиться. Пузырь ненависти, хранившийся во мне долгое время, лопнул. Я был потрясен. Я не знал, что эти чувства все еще так сильны. Не могли бы они все умереть во мне? Если бы я мог, я бы ничего никогда не чувствовал.

Лето пришло, а я и не заметил. Где-то цвели цветы, но для меня с неба падали снег и пена. Даже если я ничего не ел вообще, волшебные таблетки я поглощал регулярно и не покидал удолбанного состояния. Отходняк тащил за собой чувство всепоглощающего уныния, которое я не был способен выдержать, даже если понимал, что убиваю себя с каждой дозой. Трезвость ума – ужасающее переживание, потому что когда туман рассеивается, начинаешь видеть четче. И я видел в себе что-то, чего видеть не хотел. Мои друзья беспокоились за меня, но я обрывал их разумные советы, насмехаясь или откровенно хамя. Я подумывал найти новых друзей – эти стали слишком хороши для меня, а я же пообещал себе, что не буду терпеть никого, кто лучше меня. Проблема решилась сама собой: я остался в одиночестве. Кому ты нужен, когда тебе так плохо? Никому. Эллеке обрадовался бы, узнав, до чего я довел себя? Наверное. «Вряд ли», – думал я на самом деле. Он бы попытался помочь мне, как всегда. Но если для того, чтобы избавиться от него, нужно представлять его чудовищем, то я буду.

Не помню, где я жил в то время. Мне вечно не хватало денег, и я был слишком вял, чтобы их зарабатывать.

Однажды ранним утром я брел откуда-то или куда-то, закинувшись, чтобы все приобрело психоделический вид, и вообще пребывал на взлете, что случалось все реже. Черная машина, роскошная и сверкающая, некоторое время медленно ехала возле меня, потом остановилась. Дверь приоткрылась.

– Составишь мне компанию? – окликнули меня с заднего сиденья.

Да я кому угодно составлю компанию. В машине работал кондиционер, было прохладно и достаточно просторно. Меня рассматривал чувак – хитрые глаза и красивые, как у девчонки, длинные приглаженные рыжие волосы. На нем была красная майка с черными тигровыми полосками и розово-коричневые брюки, плотно обтягивающие бедра. Сиропный дяденька. Я оценивал его быстро и механически – можно сказать, профессиональная привычка. В такой машине, в таком прикиде и с сияющей, надменной, развратной улыбкой он казался помесью мафиози и клоуна. Хотя он выглядел моложаво, я интуитивно угадал, что ему около тридцати или даже за тридцать. У меня было правило: осторожнее с теми, кому больше тридцатника – согласно моей теории, люди непременно превращаются в мразей с возрастом.

Как только я оказался рядом с ним, он сразу начал меня лапать – многоопытно и нахально, не заботясь о том, что наша возня отражается в зеркале перед водителем. Это меня раззадорило, даже понравилось. Я расстегнул ему штаны и начал отсасывать (в тот период риск что-нибудь подцепить меня уже не заботил), удивившись, что этот щуплый тип кое в чем превзошел многих. Однако уже через минуту весь мой запал благополучно выгорел, в голове потемнело, и я начал тоскливо размышлять, что у меня губы устали и что скорее бы он кончил и отвалил от меня минут на двадцать. Тут он сказал: «Ладно, хватит с тебя», отстранил меня, с усилием запаковал свои набухшие причиндалы в тесные брюки, и я испытал что-то подозрительно похожее на благодарность. Мной, конечно, по полной программе попользуются позже, но хотя бы не сейчас.

Мы ехали на высокой скорости; я не спрашивал, куда. Не все ли равно? Мое тело стало слабым, безвольным, голова отяжелела. Красно-розовый тип притянул меня к себе, заставил положить голову ему на колени. Мне стало вполне уютно. Отрубаясь, я чувствовал, как его пальцы осторожно гладят мое ухо. Мне вспомнился Эллеке… его ласковые прикосновения… его мягкий голос…

– Просыпайся, просыпайся, – разбудили меня.

– Где мы?

– Дома.

Дома так дома, мне лилово. Мы как будто бы находились далеко от города. День успел раскрыться, солнце висело высоко. Сколько я проспал? Наконец-то я ощутил слабую тревогу. Как я доберусь обратно?