Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

Вышел фильм с Ирис, который я ждал уже давно – «Правила Эрии». Разумеется, я потребовал просмотра. Я строил коварные планы, что сбегу от Дьобулуса в кинотеатре (хотя потом, разумеется, вернусь), но в итоге мне был предложено посмотреть фильм в домашнем кинозале Дьобулуса. Там были диванчики, обтянутые голубым бархатом, и экран во всю стену. Шик.

Ирис играла плохую девочку. Она заметно похудела, но зато ее волосы снова были длинными и рыжими. Мне нравилось, как она выглядит, как двигается, как говорит, нравились ее полупрозрачные соблазнительные платья, легко облегающие грудь и бедра, нравились ее розовая помада и широко раскрытые глаза. В них было что-то очень хорошее, лишающее яда скверные слова, которые она произносила, заставляющее ком обожания в моей груди расти. Когда я смотрел на нее, все казалось понятнее, проще, лучше.

От сидящего рядом Дьобулуса исходило тепло. Я положил руку ему на бедро и удивился, каким горячим он был. Я так хотел трахаться, что не мог усидеть спокойно, и сказал:

– Не притворяйся, что тебе все равно.

Дьобулус посмотрел на меня насмешливо. Я всегда ненавидел подобные взгляды, царапающие меня, как проволока, но почему-то насмешливость не беспокоила меня, когда исходила от него.

– Если хочешь, скажи прямо, – предложил он. – Надо уметь говорить о своих чувствах и желаниях.

– Я говорил. Когда оказался в этом доме.

– Это было не по-настоящему, – возразил он, стряхивая мою ладонь со своего колена.

Я не вернул ее обратно. Я действительно не мог сказать прямо. Я мог делать вульгарные предложения клиентам, но сам тем временем думал: «Давай быстрее и отваливай от меня». С человеком, который мне действительно нравился, на меня нападала странная немота, и я предпочитал обходиться намеками и ждать, когда мне сами все предложат. Нелепо быть распущенным и закомплексованным одновременно, но мне это удавалось.

На экране Ирис проталкивала в себя палец ошеломленного парня. Конечно, она не на самом деле проталкивала и была в этом эпизоде полностью одета, разве что чуть приподняла юбку, но я не сомневался: все критики раскудахчутся, что в демонстрации своей сексуальной развязности она зашла слишком далеко. Хотя это была развязность не ее, а героини. Ее улыбка была такой мягкой, лучезарной, как будто то, что она делала, не превращало ее в потаскуху. И я задумался впервые – почему сексуальные контакты оставляют на тебе несмываемую грязь? Это мое мнение? Или их? Мое? Или только единственно их? И я сказал Дьобулусу, чего хочу от него, прямо и без виляний.

Когда Ирис ненадолго исчезала с экрана, сменяясь престарелой Эрией или еще каким-нибудь неинтересным мне персонажем, я переключал свое внимание на Дьобулуса. К финалу фильма одежды на мне не осталось. Мне нравилось, что все происходит так – под песню Ирис, звучащую на титрах, под неяркое сияние экрана. Что я не одурманен, не чувствую усталости и отвращения; что у меня ничего не болит; что мне приятно касаться его гладкой кожи; что я знаю этого человека аж целых две недели и два дня; что я не должен потом валить к гребаной матери, зажимая в кулаке мятые бумажки, и что ни одна из истончившихся, болезненных струн моей души не дергается, терзая меня. И каждая моя царапина заживает. Дьобулус был более чем осведомлен, кто я, но все равно не удержался от восклицания:

– Какое развратное существо.

– Ужасно-ужасно-ужасно, – ответил я, улыбаясь, и даже тогда не почувствовал горечи. Меня как будто освободили на время от ужасного груза.

После я наконец-то понял, почему он так старательно не брал то, что хотел схватить. Купив меня, он бы навсегда превратился в одного из моих извращенцев, и тогда уже ничто не заставило бы меня изменить это мнение о нем. Вместо этого он предпочел дождаться, когда я приду к нему по доброй воле.

Я перебрался в его спальню. Засыпая рядом с Дьобулусом, я ощущал глубокое умиротворение: полный штиль, нет даже ряби на гладкой поверхности моей души. Я не любил Дьобулуса, и его отношение ко мне не было для меня сверхценным. Я знал, что, несмотря на всю его доброту ко мне, он был и остается порочным, зловещим человеком, а значит, он не лучше меня и я не могу его испачкать. Он был достаточно опытен и циничен, чтобы факты моего прошлого и грубость моего поведения не могли отвратить его, и я не ощущал каждый свой шаг как возможный роковой. Более того, он не требовал от меня ничего сверх того месяца, что он заставил меня провести с ним. Идеальные отношения для меня.

И все же по натуре я был бродягой. Красивый дом превратится в клетку, если я позволю себе остаться в нем; и я ушел. Дьобулус сказал напоследок:

– Ты можешь вернуться, когда захочешь, – и добавил: – Постарайся не очень сумасбродничать.

Я кивнул – подтверждая, что понял первое, но не обещая второе.

Мои прежние приятели встретили меня с изумлением. Один признался мне прямо:

– Хей, Принцесса, а мы уж думали, тебя кто-то прикончил, – он оглядел меня с ног до головы. – Хорошо выглядишь. Посвежел, щеки наел. Где пропадал?

Я рассказал ему, где и с кем, и он так побелел, что даже под слоем пудры было заметно.

– На твоем месте я бы забеспокоился о себе. Человек он не очень хороший.

– Почему?

– А ты не знаешь? Неужели не слышал?

– Как я услышу, прелесть моя, если я все время с плеером, включенным на полную громкость?

Он перечислил все ему известные сведения о Дьобулусе. Я был впечатлен.

– Но у них нет доказательств. Его уже лет пятнадцать мечтают посадить, но каким-то образом он всегда выходит сухим из воды.

– Да ладно, я уверен, из этого половина неправда.

– И половины этого достаточно, чтобы испугаться.

Однако я был в некотором роде польщен. На черном фоне преступлений Дьобулуса его симпатия ко мне казалась особенно сверкающей. Я решил, что еще повидаюсь с ним.

Пару месяцев я жил вполне весело и даже без особых съездов по фазе, но потом меня снова начало заедать уныние. Вместо того чтобы отуплять себя до состояния бревна, как раньше, я сбежал на неделю в дом главного преступника страны. Моя комната выглядела так, будто только и ждала меня, Дьобулус изголодался по мне, и лишь одно разочаровало – Лисица уехала в Ровенну, в университет. Я чувствовал, что вернулся домой. Дьобулус предложил устроить меня на учебу, но я отказался наотрез. В голове были одни фейерверки.

Теперь, когда у меня было место, где я мог восстановиться, жизнь как будто бы наладилась. Иногда я ощущал себя таким же несчастным, как прежде, но теперь хотя бы знал, что с этим делать. Наркотики, сигареты, алкоголь, случайные и неслучайные связи не исчезли из моей жизни. Но их стало меньше. Я начал лучше выглядеть, сменил клиентов на «друзей» и, можно сказать, возвысился. «Друзья» были побогаче и поприятнее, и мне больше не приходилось компенсировать недостаток выручки количеством. С кем-то я жил, но всегда недолго. Дьобулус периодически пытался наставить меня на путь истинный, намекая, что пора бы мне найти себе развлечения и занятия получше, но я сразу превращался в глухого.