Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль [litres самиздат]

Все же у него были поводы беспокоиться за меня. Хотя я стал проводить меньше времени, терзая себя, агрессивность, направленная наружу, никуда не делась, регулярно ввергая меня в приключения. Периодически мне что-нибудь ломали, но я давно обзавелся приятным свойством – не думать об этом, о том, ни о чем вообще. Когда Дьобулус предложил немного усовершенствовать мое хлипкое тело, пока его не доломали окончательно, я бездумно брякнул:

– Можно.

Это было плохое решение. Очень, очень плохое решение.

Дьобулус показал себя неумолимым тираном. Когда я видел его непроницаемую физиономию, мне не составляло труда связать его с подрывом зданий и с чем угодно. Этот человек был безжалостен.

– Бежишь еще три круга, или я спускаю собак, и ты бежишь до тех пор, пока они не устанут, – говорил он, и, на почве сомнений в том, что он шутит, у меня открывалось десятое дыхание.

Я дотянул до девятнадцати лет – то есть не состарился в ожидании нового альбома Ирис. Он назывался «Волна», и Ирис действительно гнала на нем просто нереально. Песни на альбоме были динамичные и феерически тупые. Берущей за душу искренности, отличающей предыдущие записи, заметно поубавилось. Возникало ощущение, что во время работы в студии сознание Ирис витало где-то очень далеко. Зато альбом прекрасно тонизировал, и я включал его во время тренировок. Под веселые песенки я задыхался, падал и поднимался, тянул связки, щелкал суставами и напрягал изнывающие мышцы. Привык ужасно, и до сих пор от песен с этого альбома начинаю рефлекторно потеть.

Критикам альбом понравился. Брак Ирис с продюсером все еще держался.

Я вернулся к тусовкам и полетам – не самый худший способ потратить жизнь, и даже уже почти поверил, что смогу существовать без сдвигов.

А потом появился Стефанек.

Я всегда считал, что мое знакомство и связь с Эллеке были чем-то неизбежным и неотвратимым. Сама судьба свела нас вместе. Ну а встреча со Стефанеком была чистой случайностью. Даже и не помню, как именно и где мы впервые увидели друг друга, что сказали, и как в итоге оказались в одной постели. Просто однажды я проснулся, и он лежал рядом со мной. Я попытался восстановить в памяти предыдущие события, но в голове была только мокрая вата. Я с ним трахнулся? Понятия не имею. «Брошу пить, обязательно», – пообещал я себе, но, конечно, бросать не собирался. Где-то в квартире кто-то громко храпел, и каждый раскат отзывался в моей голове пульсирующей болью. За окном темнело. Или рассветало. Одно из двух. Я встал и, матерясь шепотом, долго разыскивал свою одежду, попутно пытаясь сообразить, где же устроился храпящий ублюдок. Обнаружить его так и не удалось – жизнь полна загадок. В какой-то момент храпун затих сам. Может быть, умер во сне.

Квартирка была тесная, хаотичная, продуваемая сквозняками, особенно неприятными в промозглом феврале. Стены выкрашены осыпающейся синей краской, как в подъезде. Хотя везде валялись разные вещи (в основном, книги, очень много книг), атмосфера была какая-то нежилая. И только витающий в холодном воздухе запах перегара не давал забыть о присутствии людей. Я порылся в навесном шкафчике, нашел в пустой сахарнице пожелтевшую таблетку и разгрыз ее, надеясь, что это обезболивающее. Стефанек тоже проснулся и, не утрудившись одеться, притащился на кухню. Его черные, с синими прядями, волосы торчали дыбом.

– Доброе утро, – сказал он очень вежливо, что как-то не вязалось с его диким помятым видом.

– Доброе? Утро? – ехидно осведомился я в ответ.

Стефанек потянулся к банке с остатками растворимого кофе, и я заметил татуировку у него на запястье, прикрытую плетеными браслетами синего, черного и красного цветов. Утопленные в кожу буквы складывались в имя, мужское. Татуировку пересекали несколько длинных шрамов. Меня раздражали парни со шрамами на запястьях. Раз начал, так доведи дело до конца, не ходи с отметинами «я трусливое ссыкло». Если к тому же они писали стихи и мнили себя творческими личностями, мое желание нанести им увечья превышало их собственное.

Стефанек наполнил чашку водой из-под крана, всыпал в нее кофейный порошок и размешал пальцем. Выражение лица у него было зачарованное, почти торжественное, точно он выполнял священнодействие. «Везет мне на чокнутых», – подумал я.

Пока Стефанек блаженствовал над кофе с тонким ароматом хлорированной водопроводной воды, я нашел дверь и ушел без единого слова. Я мог быть каким угодно доступным и развязным до, но после моего расположения не хватало и на одно «пока».

Незначительный эпизод, типичный.

Однако через пару недель случай снова столкнул меня со Стефанеком. Я мыл руки возле зеркала, и тут он влетел с радостным:

– Тебя-то я и искал!

– Занятный я чувак, если меня ищут по сортирам, – фыркнул я, развернувшись.

Стефанек ослепительно улыбнулся. Он был одет в атласную переливающуюся синюю рубашку, узкие черные брюки и черные мощные ботинки, словно созданные специально для того, чтобы крушить чьи-то ребра. Его взъерошенные волосы блестели, а глаза были большими, сверкающими и ярко-синими, я даже позавидовал их цвету. Удивительно, насколько лучше выглядит человек по сравнению с ним же, но в бодуне. В руках Стефанек держал бутылку с голубой жидкостью, определенно токсичной и возможно взрывоопасной, и я не удержался от предположения, не подобрано ли это пойло в тон общей цветовой гамме.

Стефанек рассматривал меня внимательно и задумчиво.

– Вот только высоковат.

– Высоковат для чего?

Добиться от него ответа было сложно. Он упал с луны и, видимо, продолжал лететь.

– Будешь сниматься у меня, – наконец пояснил он и вручил мне бутылку. – Подержи это. Я вернусь, жди.

Я слегка обалдел от такой наглости.

– Можно хотя бы подождать тебя за пределами толчка?

Он великодушно махнул рукой («можно») и умчался, оставив меня с голубой отравой. Я вышел в коридор. Из зала до меня доносилась музыка. Девочка пела, что не хочет терять контроль, но на самом деле все-таки хочет. «Я – проблема, уж поверь мне». Не слишком отягощенная интеллектом песня. Я зевнул и подумал, что ко мне вся эта ерунда тоже относится. Было бы честным вытатуировать слово «проблема» у меня на лбу, чтобы даже самые тупые и наивные сразу понимали, с кем имеют дело. Подергиваясь в такт музыке, я отпивал из бутылки. На вкус напиток оказался еще подозрительнее, чем на вид. Я вываливал язык от отвращения, но продолжал. Стефанек вернулся полчаса спустя.

– Как хорошо, что ты допил эту дрянь, – обрадовался он. – У меня вредная привычка – каким бы гадким ни оказалось бухло, я не остановлюсь, пока не прикончу его.