Александр Константинов (Олег Айрашин) - Рай для грешников [litres самиздат]

– Не хочешь – не бери, – бросил рыжий детина.

– Как это – не бери? Такой случай, да упустить? Я не возьму, а кому ж тогда моя доля достанется?

– Это да, – согласился детина. – Известно, кому. Из наших вон уже сколько несолоно хлебавши. В списках, вишь ты, не значатся. А масоны все довольнёшенькие. Вон, вон, смотри-ка, отоварился, аж сияет. Теперь эти кощеи бессмертные нашу кровушку будут в три горла пить.

– Ты чего, он же курносый.

– Нос русский, а морда жидовская. Весь эликсир выжрут, а что не влезет – в Израи́ль, чадушкам своим…

– По секретному газопроводу, – вставил я. – «Обрезанный поток», может, слышали?

– Та-ак. Из той же породы, значит. Просочился, – рыжий таки уловил мой сарказм. – Ах ты очкарик, хомячок наш масонистый.

До входа в аптеку оставалось человек сорок.

– Сы-и-иночка мой! – бабий вой от аптечных дверей. – Зачем ушёл ты от нас так рано? Не скоро теперь свидимся.

– Это она по Федьке своему, на днях от водки помер. Тут любой эликсир без пользы.

Рыжий вновь оживился.

– Куда ни глянь, они повсюду. Так вот, братцы, чтоб вы знали. Масоны – это хомячки самые зловредные. Потому как хитрожопые до ужаса. Прежде-то проще было, по носяре видно, кто есть ху. Бей жидов, спасай Россию. А сейчас пластику наведут, ну прямо Юрий Никулин, – рыжий уставился на меня.

Детина вошёл в раж.

– Но и мы не дураки. Срисовать масона всё же можно. Думаете, как? Да по очкам. Раз очочки носит, значит, что? Значит, глазоньки наши слабые. А почему у нас зенки-то притупились? Потому что в планшетничек часто пялились. И не в родном Рунете тусовались, а в интегнете ихнем евреистом. То есть – хомячок, – он подмигнул мне.

– А хуже того – книжки, там буквовки-то меленькие. А раз книжонки, значит что? Значит, мысли не нашенские. Уже не простой хомяк – хомячище. Масонище, – он кивнул в мою сторону.

Народ безмолвствовал. Хорошие у нас люди, душевные. И дёрнул же меня чёрт с этим газопроводом.

– Вот. И бить их надо по очкам. Чтобы вдребезги.

Ба-бах!!!

Оглушительный грохот – аптека озарилась яростной вспышкой.

– Уууу-уу!

– …твою мать!

И пронзительный женский визг.

С опаской открыл глаза: пейзаж после битвы. Витринные стёкла выбиты, из дверного проёма валит бурый дым. Ближайшие ко входу люди – кто лежит, кто сидит на асфальте, бессмысленно глядя перед собой или тряся головой.

Цветоносцы бросились ко входу. Из дыма показался крепкий мужик с повязкой, отрицательно покачал головой. Похоже, обошлось без жертв.

Рыжий оклемался быстро.

– Вот. А я что говорил? Пошли! Сами возьмём, что положено. Не всё масонам масленица, – взглянул на священника. – Эй, батёк, двигай сюда. Во! С нами Бог!

Но цветоноши твёрдо загораживали вход.

– Эликсир уничтожен. Завтра приходите, в любую аптеку, с паспортом.

Народ загудел.

– Да за ночь они все аптеки взорвут.

– Граждане! – от громового голоса толпа вздрогнула. – Раздача эликсира приостановлена. Немедленно разойдитесь.

Но улица завелась ещё сильнее.

– Соблюдайте спокойствие! – ревел динамик. – Установлены скрытые камеры, проводится видеосъёмка.

Не, наших на глотку не возьмёшь.

– Ты слыхала, Васильевна, говорят что? – две старушенции неподалёку. – Зону открывают, а заместо неё тайных камер понастроили.

– Точно, под землёй. Всех-всех позакрывают. Такого даже при Советах не было.

– А что Путин-то сказал?

– Да что Путин? Только что и говорит, а делать ничего не делает. Подустал, видать.

– Зря вы так, он ещё ого-го, – рыжий антимасон тут как тут. – Стихи в Сети читали? Ну, в Рунете?

– Нет, а что там?

– Во, послушайте:

Расколол на щепки три бамбука

Он одним движением руки.

Мужики спросили: «Кто ты?» – «Путин».

И опиздинели мужики.

– Не выражайся, сынок. А и правда, не тот уже Путин, подменили его.

– А куда настоящего-то девали?

– Зону он проверяет, чтоб и туда счастье пришло. Тоже ведь страдальцев полно. За что касатиков законопатили?

В разговор вступали всё новые люди, расходиться никто не собирался.

Господи, совсем страх потеряли! Они драпать должны, чтобы пятки сверкали. Ага, память чересчур стала короткая. Жареный петух давно не клевал, вот и отвыкли. Думают, взрыв – типа игра компьютерная.

А ведь прав был старина Лебон: всякая толпа – глупая баба. Ох, прав!

– Ну где же полиция?

– Да их опять реформируют, новая форма, то-сё.

– Форма красивая, да. А вы рожи ихние видели?

– А кто про такого слыхал: Спиридон Карачаров?

– Ну как же, эликсир-то как раз он изобрёл.

– И народу подарил. Деловой, говорят, мужик.

– Эх, такого бы нам президента.

– Точно, Карачарову порядок держать по плечу. Научит он людишек свободу любить, заодно с демократией.

– В Химки ехать надо, – уверенно бросил седой в камуфляже. Он спокойно осмотрелся вокруг – военная выправка стала очевидной.

– Почему в Химки? – спросил я.

– Там база, главные запасы эликсира. В случае проблем с транспортом в первую очередь снабжаются ближайшие точки.

– Точно, и я про Химки слыхал, – вновь ожил рыжий смутьян. – Перво-наперво надо масонов без очков оставить. А в Химках главная точка, где стекляшки хранятся.

– При чём тут очки?

– А без гляделок масоны своих распознать не смогут. Ихняя сила в чём? Друг за дружку держатся, мафиозники. А так-то они хиленькие. В Химки, все в Химки!

– Да как же мы все уедем? Народу вон сколько.

– Надо разделиться. И по аптекам, чтобы все очки – вдребезги, – рыжий вопросительно взглянул на седого в камуфляже.

Тот снисходительно улыбнулся.

Эта усмешка… Где же, где? А ведь точно, в Академии. Я задержал на седом взгляд, он заметил – и мы едва заметно кивнули друг другу.

Осатаневшее от внезапной потери вечной жизни стадо ломанулось по проспекту. За первыми рядами рванули следующие, орда топчет упавших, стоны переходят в крики.

– Эликсир кончается!

– В Химки, в Химки!

– Граждане, соблюдайте спокойствие, – мегафонный голосище перекрыл крики. – Это последнее предупреждение.

Сдавили так, что сердце зашлось и встало дыхание. В глазах потемнело. Воздуха, воздуха, и прилечь бы, дух перевести, – но толпа держит мёртвой хваткой. Нет, не вырваться. Это конец. Господи…

И тут, совсем рядом, дверной проём. Напор человеческой массы на миг ослабел, я дёрнул ручку и – о чудо! – оказался в подъезде; дверь за мной хлопнула, прижатая десятками тел.

Бу-бум. Бу-бум. Бу-бум, – колотится сердце.

А сколько этажей? Вот он, лифт.

На верхней площадке сумрачно, прохладно и упоительно безопасно. Из окна толпа уже не кажется такой страшной.

Внезапный рёв сирены – и как волна по людскому морю. Голодный вой усилился, в него влились мощные басы. Я захлопнул окно, стекло противно дрожало.