Irin Joki - Страшные сказки ведьмы-воровки [litres самиздат]

– Ты в своем уме?! – закипал старик, словно переполненный чайник, – что ты такое говоришь?! С чего бы мне его освобождать?! Как только наглости хватает простить о подобном! Совсем голову со своей нечистью потерял?! Законы для тебя теперь ничего не значат?!

– Я знаю, что в вашей власти повлиять на решение господ, тем более у них сейчас есть проблемы и поважнее этой, – настаивал на своем Мур.

Лицо старика исказилось в мерзкой улыбке:

– А разве ты не можешь повлиять на господ? Ты же теперь такая важная птица! На службе у самого Кристофера Беднама!

– Я конечно важная птица, – нисколько не смутился парень, – но мое положение не так прочно, к тому же я пока не возглавляю ни это дело, ни полицейский отдел.

Разовски внимательно вгляделся в лицо своего бывшего ученика, и со всей ядовитостью, на которую он только был способен, процедил:

– Твой бывший дружок будет гнить в тюрьме, не надейся, что добьешься его освобождения. Теперь, я обещаю тебе, что ему даже срок не уменьшат. Он этого вполне заслуживает. Ах, говори тебе не говори, ты все одно – такой же безголовый! Сколько раз я повторял тебе, что дружба с подобными личностями до добра не доводит! Такие люди тащат тебя к себе на дно, откуда сами вылезли! И где ты теперь? А главное благодаря кому? Он уничтожил тебя, и правильно сделал, а ты все равно продолжаешь упорно спасать его! У тебя нет чувства гордости, Мур Лисц! Убирайся из академии и даже не смей и носа сюда показывать, а я уж, будь спокоен, позабочусь, чтобы твои действия были донесены до ушей господ! Так ты им отплачиваешь за расположение – защищаешь преступника короны?! Ох, они будут рады услышать, как ты тут просишь за Чарли Фленсика! В особенности господин Беднам младший будет ой, как рад!

Глаза его метали молнии, ноздри жутко раздувались, волосы, что стояли дыбом, ходили ходуном – казалось, старик сейчас лопнет от негодования. Слушая это, у Мура в душе росло все больше чувства брезгливости и ничтожности по отношению к этому человеку. Детектив, сделав глубокий вдох, прервал поток излияний Альберта, сказав:

– Я понял это совсем недавно, когда события прошлого и мои чувства немного поутихли, но Чарли можно оправдать в его поступках по отношению ко мне. Поступив в академию, я получил слишком много внимания и похвалы, и невольно загордился собой. Вы внушали мне чувство превосходства – руководство по жизни, по которому сами и живете, и я стал пренебрегать его дружбой, хотя он был единственным человеком, чья семья меня приняла, как родного, когда я жил в приюте. Я так был ослеплен собой, и часто унижал его перед своими новыми друзьями, совершенно позабыв, кто на самом деле мне верный товарищ. А зная его характер, неудивительно, что он мне отомстил – скорее не от ненависти, а от обиды. Я сам в этом виноват, но на ваших плечах тоже лежит вина, ведь вы были мне наставником, а я был слишком глуп и невежествен, чтобы даже помыслить наперекор вам. Вы поощряли во мне гордыню. Так что сейчас, я возращу ему долг, ведь он мне недавно помог, хотя и не должен был. Да он виноват, и он поступил мерзко по отношению к покойному наследнику, но десять лет это слишком много для такого проступка.

Мур закончил свое раскаяние, и, не дожидаясь ответа, направился к выходу. Вслед ему еще долго сыпались угрозы и проклятия старика. Скрипучий, простуженный голос громыхал, словно гром, так, будто надеясь, что вмиг небеса разверзнуться и на детектива обрушиться заслуженная кара. Все казалось еще более мрачным в академии – лампы стали более зловещими, а фальшивые улыбки преподавателей на портретах теперь казались глумливыми ухмылками.

Но Лисц, при всем при этом сохранял хладнокровие, и когда он вышел на свежий морозный воздух, ему отчего-то стало легче на душе.

2.

Тюрьма Лунсанна была самой величественной и устрашающей крепостью во всем городе, больше походившая на старинный замок, который не представляло возможным осадить. Даже неприступные высотки самого Джеса Оксфольта значительно уступали ей по мрачности и не гостеприимству. Ее высокие и надменные стены из черного камня нависали томной и тяжелой тучей над Бархатным лесом, что расстилался с юга. С севера стены тюрьмы омывало Холодное море, с каждым годом все глубже оттачивая черный камень, так и норовя забраться соленой водой в самую глубь. Злой, безжалостный ветер дул с вод, подгоняя белую сухую насыпь, которая еще пару дней назад была пушистым снегом.

Здесь держали в заточении самых различных преступников – как и зверских убийц, ничуть не раскаявшихся в собственных деяниях, так и тех, кто обокрал по глупости лавку и теперь горько жалел о содеянном. Тут томились за решетками люди, лица которых ужасали своими отчаянием и страхом. Рядом с ними бок о бок были заточены в самые надежные камеры – демоны, которые слишком ослабли, чтобы представлять собой настоящую опасность. Ведьмам же оказывали особый прием, выделив для их временного заточения, пока они не отправлялись на виселицу, отдельное крыло, которое нынче пустовало. Редким гостем в последнее время здесь были ненавистные колдуньи, что, конечно же, очень расстраивало тюремщиков.

Мур Лисц, не теряя времени, вписал в графу посещения первое, попавшееся ему имя, и без малейшего сопротивления проник внутрь. Раньше ему часто приходилось бывать тут и благодаря своему природному обаянию и легкости в общении он смог завести себе здесь пару не обременяющих, но очень нужных знакомств для таких вот случаев. И именно благодаря этому, детективу беспрепятственно удалось встретиться с Фленсиком.

Идя по измученным коридорам мимо изможденных людей, или скорее того, что от них осталось, Муру казалось, что запах здешней грязи и сырости навсегда впитается в него. Все здесь угнетало и без того не особо воспрявший дух, все здесь пропиталось жалобным отчаянием и уныньем. Вдалеке кто-то рыдал навзрыд, и его то и дело перебивали ужасающие истошные вопли и изредка доносившийся рев демона больше похожий на крики умирающего животного.

Задумавшись о том, какого это находиться в столь мерзком месте, разлагаясь душой и телом, детектив нечаянно споткнулся и врезался в грозного надзирателя, который сопровождал его, вышагивая впереди. Мур тут же поспешил принести свои извинения, боясь вызвать гнев этого жуткого мужчины, но тот ничего не ответив, лишь пошел дальше.

К сожалению, даже при всех привилегиях, оказанных Лисцу, поговорить наедине с Фленсиком ему никто не мог позволить. Ведь заключенный под номером восемьсот двадцать три находился под особым вниманием ввиду своих проступков.

Надзиратель с видом еще более бдительным и устрашающим, не отходил от детектива ни на шаг, нависая над ним, словно прилипчивая тень. Он встал подле, чтобы хорошо слышать их разговор и не было ни малейшей надежды, что он отвлечется хотя бы на минуту. Мур же был вынужден говорить украдкой в маленькое окошечко, в которое обычно заключенным, таким как Фленсик – изменникам короны, давали еду. Ведь журналист не имел права покидать камеры, освобожденный от любых работ, он целыми днями умирал от скуки, глядя в потолок и прикидывая какой сегодня день или час.